Виктор Карасев - Трактирщица
ожога. Мелькнула мысль — вмешаться, защитить… но тут же он
понял, что защищать некого, — Тири отвечала на поцелуи с
нескрываемым удовольствием. Эти двое целовались самозабвенно,
закрыв глаза и не замечая непрошенного свидетеля, и певец
наконец осознал всю никчемность и постыдность своего
присутствия. Почему-то больше всего напугала мысль, что Тири
может подумать, будто он, Дик, смог опуститься до
выслеживания, пришел подглядывать и подслушивать то, что и так
невыносимо видеть и слышать…
Дик откинулся за дверной косяк, с трудом переводя дыхание.
Сердце молотило с нестерпимой частотой. "Что я здесь торчу, -
лениво текли мысли в оглушенной голове, — уходить надо…
подальше отсюда… уходить…"
Он с трудом отделился от стены и побрел в глубину коридора.
Видно, прав оказался вояка: "все они одинаковы…"
Все, по жизни, — простенько.
Сверх — игра, увы…
Значит, были — простыни,
Не было — любви?
"Вот-так, вот-так, вот-так,"- стучал пульс в висках. Идти
по ровному коридорчику казалось труднее, чем бежать в гору. На
площадке у лестницы Дик в изнеможении прислонился к стене.
"Сам виноват… Можно ли быть таким наивным и самоуверенным
глупцом? Кто я такой, почему решил, что я для нее непременно
исключение из правил, а не очередное приложение к этим
правилам?"
Он сам не знал, сколько времени простоял так, медленно
приходя в себя, пока не услышал легкие быстрые шаги и шорох
платья. Мимо него, не заметив, вверх по лестнице взбежала
Хозяйка — сияющая, радостно-возбужденная. Дик хотел
промолчать, но не удержался:
— Тири?!
Она на миг застыла в полете подстреленной птицей, но не
показала растерянности, когда обернулась:
— Дик?!
Сейчас она смотрела на Дика совсем не так, как вчера, — а
так, как смотрят на неожиданное досадное препятствие,
прикидывая, как бы его побыстрее и попроще обогнуть.
— Ты… ты не хотела мне ничего сказать?
— Что же я могу сказать тебе?
— Хорошо. Похоже, нам больше не о чем говорить.
— Ты действительно так считаешь? — Тири напряглась,
вглядываясь в лицо менестреля.
"Вот они, женщины. Только что гадала, как бы от меня
отделаться; теперь боится, что я сам уйду".
— Я, — начал Дик неспешно и веско, растягивая паузы и
ощущая, как растет напряжение, как тишина начинает звенеть
перетянутой струной, — я… считаю… так: один, два, три!
— Ну ты скажешь, Дик! — облегченно расхохоталась Хозяйка.
— Бывал я в разных краях, — продолжал Дик, — видел и такие
страны, где круглый год жара, вечное лето…
Тири облокотилась на перила, выражая вежливое недоверие
вместе с готовностью дослушать занятную байку.
— …Там прекрасные цветы и вкусные плоды созревают каждый
день и доступны любому, стоит только протянуть руку. Поэтому
люди там не знают забот и не носят никакой одежды…
— Правда, Дик? Все голые — и мужчины, и женщины?
— Да, и никто этого не стесняется, потому что они все так
живут всю свою жизнь, с рождения до смерти, и не знают, что
может быть иначе…
Тири глядела на рассказчика распахнутыми по-детски глазами.
"Да, я способен, если захочу, опять завладеть ее вниманием
— на минуту, на час, может быть — еще на одну ночь. Но — и
только, ничего это не значит, с глаз долой — из сердца вон. Да
хочу ли я к этому возвращаться? А если хочу — зачем, почему?"
— …А считают в тех краях вот как, — Дик начал
глубокомысленно загибать пальцы, — один… два… много…
Тири расхохоталась так, что перегибалась через перила,
случайно или намеренно лишний раз демонстрируя Дику все прежде
скрытое за вырезом платья.
("К черту все эти намеки! Пора, наконец, поговорить
напрямик и начистоту.")
— А в некоторых случаях счет еще короче: или нисколько, или
— один. А больше — уже много.
— Например? — Тири оборвала смех, насторожилась.
— Например, можно или стоять, или сидеть на стуле — на
одном. На двух уже неудобно. Хотя есть любительницы и на трех
сразу усидеть…
Хозяйка нахмурилась.
— Ты принял так близко к сердцу, что я разговаривала с
этим… петушком? Но разве…
— Разговаривала? — тихо переспросил Дик.
Она ненадолго смутилась, но вновь гордо вскинула голову,
капризно дернула плечиком:
— В конце концов, это долг хозяйки — разговаривать с
гостями. И если у нас с ним нашлось немало общего, почему бы
этим не воспользоваться?
— Вот как. Ты и мной… пользовалась? — еще тише спросил
Дик.
Она промолчала, упорно избегая встретиться взглядом.
— Красивая ты, Тири, — вздохнул Дик (Хозяйка оживилась,
приосанилась, взглянула на собеседника со снисходительной
благосклонностью) — …и по хозяйству умелая, и во всех делах
ловкая… А все же твоего мужа я могу только пожалеть.
— Кто ты такой, чтоб его жалеть?! — неожиданно глаза
Хозяйки гневно потемнели.
"Вот как! Похоже, есть еще и муж! Ай да плутовка…
Интересно, кому же такое «сокровище» досталось?" — подумал
Дик, вслух же произнес кротко:
— Я — странник и могу не знать местных обычаев. Видимо,
здесь муж должен радоваться, что жена милуется каждый день с
новым гостем?
Удар попал в цель: Хозяйка закусила губу и опять промолчала.
— Вспомнил я еще одну историю, — продолжил Дик. — Опытный
лекарь покидает некий замок, где многих лечил. Все больные
вышли его провожать, и вот лекарь уже у выхода поворачивается
и говорит им: "Бимс, Фимс, Мимс, — до свидания. Гимс," — тут
Дик скорчил скорбную гримасу, — "Прощайте!"
Тири опять расхохоталась, только смех был уж слишком
натянутым:
— Ох, веселый же ты, Дик! Все у тебя одни шуточки…
— Ты еще веселее, Хозяйка! Любишь в шутку поиграть людьми
вместо кукол, потянуть за живое, за самые чувствительные
ниточки, поглядеть — как они забавно дергаются! Надоела одна
кукла, сразу — за другую… А не боишься, что перетянешь — и
порвутся ниточки? Я ведь — кукла с характером. Со мной разок
поиграешь, больше уже не получится!
— Чего же ты от меня хочешь, Дик?
— Ясности. Честности. Откровенности. Правды!
— Я… я сама не знаю…
Тири, как ни странно, растерялась; кажется, она впервые
задала себе вопрос, затронутый Диком, и не могла найти ответ.
— Поверь, я очень боюсь тебя обмануть… Но я — каждый раз
