Асия Уэно - Радужная Нить
— Испокон веков люди считают себя обитателями Мира Яви Хонне, забывая, что существует ещё и другой мир — Юме, Средоточие Грёз. Более того, кто-то не иначе, как по недомыслию стал называть Хонне действительностью, поощряя ложное представление о том, что Мира Грёз не существует — грубая, непростительная ошибка! А ведь когда-то они составляли единое целое…
— Позвольте, но как же Ад и Рай? — воскликнул я, удивленный неожиданными откровениями.
Я-то ожидал, что он начнёт с рассказа о родителях, а затем плавно перейдёт к нити своей судьбы и тому, что побудило его просить моего вмешательства в дела. Уж так заведено в приличном обществе! Какое странное вступление…
— Макаи и Тэнна — лишь отростки Хонне, тупиковые отростки, причём одни из многих. Их называют Посмертным Миром, и я предполагаю, что скоро он и впрямь отделится от Мира Яви, станет чем-то третьим. Пока же Тэнна, Макаи и Чию — то место, где мы сейчас находимся — являются частями единого пространства Хонне.
Он что, сумасшедший? Кай, тебе несказанно повезло: десять дней до Овары с таким попутчиком, и ты тоже свихнёшься! А безумцев принято оберегать. Будешь жить при святилище, пугать посетителей, таскать подношения… Или странствовать. Повидаешь мир — можно даже пробраться на корабль и посмотреть на другие острова. Красота, да и только! Никаких тебе обязанностей, никаких забот… женщин, правда, тоже никаких. Э, нет, так дело не пойдёт, лучше я останусь в здравом уме!
А почему так тихо? Ханец умолк и с усмешкой глядит на меня. Я что-то пропустил?
— Вы углубились в мечты, и с моей стороны было бы невежливо выдёргивать вашу душу из другого мира. Тем более, что наглядное объяснение — всегда самое успешное.
Опять он за своё…
— Так вы утверждаете, что Ад… Макаи — он существует на самом деле? Вот как мы с вами?
— Чего только ни существует на самом деле, — вполголоса пробормотал ханец, и ещё тише произнес, — и наоборот. Да почему именно Макаи так вас беспокоит? По-моему, Тэнна гораздо страшнее…
— Разве? — изумился я. Выбирая между Адом и Раем, было бы странно предпочесть первое.
— Это очевидно. Тем, что из Макаи каждый стремится быстрее перебраться хоть куда-нибудь, и некоторым это даже удаётся. А покидать Тэнну желания обычно не возникает, в чём и заключается опасность. Остановиться в пути, прекратить движение — это и есть самое страшное, что может случиться с бессмертной душой. Впрочем, мы отвлеклись, разговор-то шёл о Юме.
— Да! Приношу извинения. И что же такое Юме? — с улыбкой спросил я. Говорят, сумасшедшим надо потакать, им так спокойнее. Вот ведь бедняга…
Ханец вздохнул.
— Юме — мир сновидений и бреда, грёз и кошмаров, заветной мечты любого и желаний тысяч. Вы попадаете туда каждую ночь, и каждое утро забываете об этом. Касаетесь его на взлёте вдохновения, сочиняя стихи, и в падении алчности, жаждая от жизни того, что вам не дано. А ещё Юме безграничен, он не имеет пределов и проникает повсюду, как воздух. Он пронизывает не только привычную вам действительность, но и другие миры, с иными свойствами и законами. Более того, он закладывает основание каждого, бросает в почву мироздания первое семя, и… кажется, я совсем вас запутал?
Честно признаться, слова его, размеренные и печальные, сначала пробрали меня до мурашек по коже, но потом и впрямь сделались непонятными. Я кивнул и откашлялся:
— Вы утверждаете, что существуют и другие миры… Яви?
— Ну разумеется! — мой собеседник тонко улыбнулся. — Их бесчисленное множество, и люди часто попадают в них через сновидения или мечты. Изредка даже во плоти, но чаще странствует сама душа, отделённая от тела. Впрочем, пробудившись от грёз или ото сна, вы забываете увиденное или… в любом случае, не воспринимаете это всерьёз. Ничего не напоминает?
Я не счёл нужным соглашаться и вообще что-либо отвечать, а потому мой собеседник продолжал:
— Но бывает и так, что ни один из существующих миров не отвечает тому образу, который возжелает найти душа, блуждающая по Юме. И тогда она попросту создаёт новый. Только и всего. Такой, как тот, в котором мы с вами ведём нашу занимательную беседу, и где вы снова, кажется, собрались меня перебивать…
Ничего себе, «только и всего»! Но ведь тогда получается?..
— Неужели… — мой голос снова охрип, — неужели вы хотите сказать, что наш мир… чушь какая… — Вывод не укладывался у меня в голове. По-моему, мне вешают лапшу на уши! Ханьскую, а значит, особенно длинную и запутанную. Да как же наш мир, созданный богами древнее самой Небесной Владычицы, многоликий, невероятно сложный, может быть порождён бредовым видением одной ночи?
— Вы трясете головой, как рыжий щенок, который не верит, что осы кусаются, и играет со случайно залетевшей в дом, — прищурился Юме, или как его звать-величать? — Играет до тех пор, пока оса не разозлится. Извините за сравнение, но оса — перед вами.
— Э?
— Впрочем, злиться я не буду, бессмысленное занятие. Вы ведь хотели помочь мне побыстрее разобраться с делами, которые задерживают меня в Кёо и мешают припасть к стопам Сына Пламени?
Насмешливый тон навел меня на неприятное подозрение, что императора мой собеседник и в медный сэн[15] не ставит. Грустно, но в этом он не одинок. При дворе найдётся немало людей, которые давно бы уже позарились на престол, обладай они хоть малейшими правами. Но, поскольку боги в мудрости своей наградили правителя тремя наследниками, то всё, что остаётся завистникам — это локти кусать да «древними преданиями» утешаться. Вроде того, которое я читал в дороге. Совершенно уверен: пятьсот лет назад о зловещем предзнаменовании никто и слыхом не слыхивал! А сейчас откопали какую-то бумагу и носятся с ней: кто уверяет, что сроку Алой Нити остался лишь год, кто опровергает это, да так рьяно, что поневоле задумаешься — а вдруг правда?
Времена тихие, мирные, но затишье это — перед грозой. И если она разразится, дождёмся войны, какой и в Чёрную Нить не ведали. Сын Пламени стар, преемника не называет, вот и ходят шепотки самого разного свойства. А если прогуляться по улицам Центральной Столицы да послушать, что в народе говорят — чего только не узнаешь. Уважения к власти никакого. Страх есть, и с избытком — правитель наш суров и на расправу скор. А где былое преклонение, какое, помню, мы всей семьёй испытывали к его родителю? Да и любви нет. А вот злорадства много. Мол, не от отцовской заботы хитрый интриган ограждает старшего сына от государственных дел, а среднего и вовсе ни во что не ставит. Младший же — он младший и есть, как я сам. Бесправный…
Тут я осознал, что непозволительно отвлёкся от нашего разговора. Снова задумался. Или замечтался?
