Александр Бруссуев - Не от мира сего-3
Они выложили над могилой небольшую горку из камней, а потом Вильгельм сказал речь.
— Ранульф, Жоффруа, Уильям, Адела и вы, неизвестные девушки, — покойтесь с миром. Я не знаю, кто ваш убийца, но я знаю причину убийства. Простите меня. Это моя вина, мой крест. Вы не останетесь неотмщенными, Господь этого не позволит. Сказано в Библии: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?»[11]
А Стефан ничего не сказал. Только подумал, что со времен творцов мира Заратуштры, а именно — Ормазда, Машье и Машьяне, а также Ахримана — человечество объединяет собой три природы: божественную, происходящую от Ормазда, плотскую и греховную, идущую от Машье и Машьяне, и демоническую — от Ахримана. Вся наша надежда в том, чтобы подавить в себе зло и вывести на первый план божественные элементы. Сколько веков минуло, а надежда так и остается таковой, разве что с каждым витком развития человечества делается все призрачней и призрачней.
Потом они долго отстирывали свою одежду в обнаруженном поблизости ручье, сушили ее в разведенном костре на дыму из специально подбрасываемых можжевеловых веток.
А потом откуда-то прилетел арбалетный болт с тупым наконечником и ударил Вильгельма в правое плечо. Его развернуло и бросило наземь. Стефан, поражаясь своей глупой беспечности, прыгнул к уложенному рядом с седлом мечу, осознавая, что не успеет дотянуться до своего оружия. Так и случилось: на его пути возникла приземистая фигура с хорошо изготовленной дубиной в руке. Выверенный удар должен был выбить из груди рыцаря дух, но Дюк каким-то чудом извернулся, практически провернувшись вокруг своей оси, неловко упал спиной на камни, но тут же откатился в сторону, почти прямо под ноги нападавшему. Тот как раз закончил свой второй удар, сверху вниз, но опять промазал.
Стефан приложился кулаком по ноге противника, как раз по пальцам стопы, отчего тот закричал и согнулся в три погибели, ухватившись за ушибленную конечность. А то как же иначе — ведь, поди, Дюк переломал ему все косточки, потому что в его руке неведомо как оказался увесистый булыжник. Этим же камнем он приложился снизу вверх, прямо в раззявленную челюсть, и снова не промахнулся. Враг забулькал, но Стефан на это уже внимания не обращал. Ему нужно было добраться до меча, либо, на крайний случай, схватить выпавшую из рук поверженного противника дубину. Это удалось. Почти удалось.
Уже смыкая пальцы на чужом оружии, в голове возле правого уха взорвался ожогом оглушительный удар. На долю мига в мозгу взыграли трубы, как перед концом света, потом свет действительно кончился.
Очнулся он от холода. Пошевелился, ощущая во рту свинцовый привкус крови, осознал, что еще жив, но беспомощен до безобразия: руки за спиной оказались привязаны к согнутым в коленях ногам за лодыжки. Он огляделся по сторонам, насколько это позволяло положение тела. Лошади, все так же привязанные за узду к ветке ближайших кустов орешника, отыскивали на земле какую-то съедобную траву и казались очень спокойными. Оно и понятно — собаки-то убежали, подлые. Угрозы для лошадей больше никакой не было, не считать же таковой пришедших людей, переговаривающихся где-то поблизости на неизвестном языке. Вот для собак увеличение количества человек — нежелательное соседство. Они тогда и смылись от греха подальше.
А Стефан и Вильгельм не придали этому событию никакого значения. Подумаешь, псы подевались куда-то. Может, они сумасшедшие!
Кстати, принц обнаружился совсем недалеко и в аналогичной позиции. Только у него во рту еще и кляп торчал. А это-то зачем? Здесь кричи-не кричи, никто не услышит, а услышат, так на помощь спешить не будут. Закон джунглей.
Стефану вновь сделалось стыдно. Лежать тут в одном исподнем белье, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, было унизительно. Хорошо, что никто другой этого унижения не видит, плохо, что никто другой не узнает, где сгинул хунгарский рыцарь. Только он с принцем и их убийцы. В том, что их оставят в живых, он очень сомневался.
Разглядеть врагов удавалось не очень. Сумерки сгущались, наползал туман, размывая контуры предметов, разрушалась надежда. Но раз ничего поделать нельзя, значит, надо извлечь максимальную пользу из того, что пока еще жив.
Извиваясь, как в припадке падучей болезни, он пополз к Вильгельму, стараясь при этом не шуметь. Тот тоже был в сознании, похлопал глазами, видимо, одобряя сближение. Потом принц ловко повращал зрачками, что должно было означать, вероятно, что он контролирует ситуацию, а Дюк даже побоялся, чтоб у англичанина глаза не вывались из орбит.
Когда все же удалось оказаться рядом, то Стефан открыл рот и потянулся им к лицу Вильгельма. На мгновение глаза того изобразили удивление, но потом — понимание. Со стороны можно было заподозрить, что рыцарь перед смертью лезет целоваться со своим другом — этакие серьезные мужские поцелуи без объятий. Но Дюк вцепился зубами в отвратительный кусок спрессованной материи, изображающий кляп, и, мотая головой, как собака, вытащил тот изо рта Вильгельма.
Принц некоторое время ловил воздух, пытаясь отдышаться и отплеваться, потом прошептал дежурное «спасибо».
— Кто это? — шепотом спросил Стефан, мотнув головой в сторону голосов.
— Может это покажется странным, но лично я предполагаю, что это hassassins, — прошелестел Вильгельм.
Произнесенное слово было очень неестественным для этого уголка старой Европы. К Любеку стеклось в свое время очень много слэйвинов, считающихся «южными», проповедовавших, как у них водится, религию стяжательства и собирательства, чуть прикрытую христианством. Но встретить здесь оголтелых муслимов, объединенных в летучие отряды беспощадных убийц — казалось неправдоподобным. Ассасины возникли где-то в сирийских пустынях, как немногочисленные отряды, стихийно организованные для противостояния крестоносцам. Они нападали, грабили и убивали всех, попадающихся на пути. Зачастую им встречались только слабые, на них-то и оттачивалось мастерство. Они были беспощадны к женщинам и детям, не говоря уже про мужчин. Среди крестоносцев ходили слухи, что эти непримиримые муслимские воины охотятся на кого угодно, только не на вооруженных мечами рыцарей.
А все потому, что этих убийц объединяла единственная страсть, которой они целиком отдавались: перед очередным рейдом, во время резни, после возвращения в свои лагеря — страсть к наркотическому веществу, который они именовали hashish. Собственно говоря, слово «ассасин» означало всего лишь «последователь гашиша». Одурманенный мозг делает из человека чудовище.
Некоторые викинги тоже лакали похлебки из мухоморов, чтобы в бою сделаться берсеркерами, но только в самом начале своей ратной карьеры. Если довелось позднее остаться в живых, то в боевой транс они впадали уже вполне самостоятельно, не прибегая ни к каким стимуляторам. Человек должен всегда отвечать за свои поступки, человеческие, либо нет. Только трус пытается объяснить свои злодеяния воздействием наркотика. Впрочем, трусость — это черта характера, а творимые преступления с гашишем в башке аналогичны таковым с чистым разумом. Тут уж дело не в наркотике, тут уж дело в том, кто когда-то был человеком. Был, да весь вышел. Бес остался.
