Александр Бруссуев - Не от мира сего-3
— Нет, — покачала головой его соседка. — Чтоб так петь, надо просто найти тех, кому это можно спеть. То есть, признательных слушателей.
И Чуриле, и Дюку петь было можно. Они считались признательными слушателями, не пытались фальшиво восхищаться, говорить напыщенные слова, просто молча внимали и роняли скупые мужские слезы себе в рукава. Вечер переставал быть томным, они сообща в четыре глотки, уже не приглушая своих голосов, затянули:
— Buddy you're a boy make a big noise
Playin' in the street
Gonna be a big man some day
You got mud on yo' face
You big disgrace
Kickin' your can all over the place
We will we will rock you
We will we will rock you
Buddy you're a young man hard man
Shoutin' in the street
Gonna take on the world some day
You got blood on yo'face
You big disgrace
Wavin' your banner all over the place
We will we will rock you
We will we will rock you
Buddy you're an old man poor man
Pleadin' with your eyes
Gonna make you some peace some day
You got mud on your face
You big disgrace
Somebody better put you back in your place
We will we will rock you
We will we will rock you[5]
В ответ кто-то из прочих посетителей затянул «Зайка моя, я твой зайчик», получил в морду от Чурилы, его друзья попытались протестовать с помощью подручных ножей, вытащенных из-за голенищ, но тоже получили по мордам уже от Дюка. Какие-то девицы повизжали, скорее для порядка, потом все разошлись.
Утром Стефан, слегка помятый, с соломой в волосах, оседлал своего мерина, сказал последнее «прости» певице и поехал на север. Через некоторое время его догнал былой вечерний сотрапезник. Он, конечно, не выглядел свежее, да и не бегом он догнал рыцаря, но некоторое время они ехали молча, вежливо не обгоняя друг друга.
— Ты — поэт? — внезапно спросил Стефан.
— Увы, — ответил Чурило.
Он достал из седельной сумки объемную кожаную фляжку, глотнул, с облегчением выдохнул, огляделся вокруг, словно заново узнавая округу, и протянул емкость Дюку.
Тот тоже приложился, не отвлекаясь попусту на расспросы, типа «что это?», тоже радостно вздохнул. Жидкость, принятая внутрь, бодрила, огнем растекалась по всему организму, наполняя каждую клеточку тела жаждой жизни. Вся подавленность пропала, осеннее солнце теплыми лучами сквозь пробегающие облака ласково гладило по лицу. Стефан прищурился и сказал:
— Спасибо, ты настоящий друг.
— Это точно, — важно согласился Чурило. — Глоток холодного лагера[6] с домашних ледников — и вчерашний вечер не кажется уже таким чрезмерным во всех отношениях.
Они еще по разу приложились к фляге, потом подъехали к развилке дороги и остановили своих коней.
— Садко, — внезапно сказал лив.
— Что? — удивился рыцарь.
— Песню про меня Садко написал, — ответил Чурило. — Тогда он еще в Ладоге склад какой-то караулил[7]. Это теперь он — самый знатный купче[8] в Новгороде. Слыхал про него, может быть?
— Как не слыхать! — согласился Стефан. — Я и сам в ваших краях бывал, давненько, правда, да и друзья у меня там остались.
— Что — тоже лагером с утра потчевали? — улыбнулся лив. — Или иным чем?
Дюк только усмехнулся в ответ, вспоминая калеку-тахкодая, шустрого попа-расстригу и ночь близ церкви в Герпеля[9]. Чем дольше живешь на земле, тем более начинаешь ценить две простые вещи. Первая из них — это встреча с хорошими людьми. Вторая — это прощание с ними, когда они все еще остаются такими же хорошими. С сокрытым где-то внутри себя сожалением, Стефан понимал, что чем старше он становится, тем менее ощущает потребность в постоянном общении с кем-нибудь. Исключение — это семья, без нее никак. Кровные узы. Даже жена — это тоже семья. А семья — это отсутствие понятия «плохой — хороший».
У рыцаря семья была, но не было жены. Да, пожалуй, уже и не будет — время упущено.
— Тебе куда? — отгоняя от себя грустные мысли, спросил Дюк.
Чурило как-то неопределенно пожал плечами, подумал и ответил:
— Так на латынскую дорогу, наверно.
— А мне — к северу, — кивнул головой, словно соглашаясь, Стефан. — Это значит к городу Любеку. Выходит, пути наши здесь и расходятся, каждый пойдет своей дорогой.
— Выходит так, — согласился лив.
— Слушай, Чурило! — неожиданно спросил рыцарь. — Чего ты в этих краях делал-то?
— Ну, так я просто путешествую, — не совсем уверенно ответил тот.
— Ладно, ладно, — согласился Дюк. — Твое дело. Путешествие — полезная штука. Прощай, что ли. Авось, свидимся, Господь даст.
— И тебе, не болеть, — лив протянул руку для пожатия и улыбнулся, широко и заразительно. — А здорово мы вчера попели!
— We will we will rock You! — протянул Стефан, улыбнулся так же широко, пожал руку и тронул коня своей дорогой.
Чурило свернул в другую сторону.
Рыцарь ехал, и солнце по-прежнему гладило его по щекам ласковыми лучиками. Замечательный день! Где-то поблизости в лесу выли и грызлись собаки, запах гнили и разложения сначала показался просто обманом, но, пропадая, он неизменно возвращался уже более ощутимей. Можно было предположить, что где-то поблизости находится скотомогильник, но ни деревень, ни намеков на соседство с любыми населенными пунктами не было. Да и кто будет падший скот бросать поблизости от дорог!
О случившейся войне минувшим вечером на постоялом дворе никто не говорил, стало быть, причина гибели людей в чем-то другом. То, что где-то лежат неприбранные человеческие тела, у Стефана не осталось ни малейшего сомнения. Животные, чтобы умереть, редко сбиваются в стаи.
Судя по тому, что не попалась на глаза ни одна бесхозная лошадь, вероятность воинского столкновения еще более уменьшалась.
Дорога впереди была все также пустынна, если не считать хорошо одетого человека, ожесточенно блюющего на обочине. Рядом переминался с ноги на ногу конь, у которого с боков свисали стремена с плоской поверхностью упора под ноги всадника — значит, небедный путник, сапоги имеет с твердой подошвой и каблуками, что не везде было обыденностью.
Стефан спешился и учтиво покашлял, не приближаясь. Незнакомец повернул к нему зеленое лицо, потом снова вернулся к своему занятию, но при этом поднял вверх правую руку, как бы предполагая, что сейчас он закончит свои дела, тогда можно и поговорить. Дюк не стал торопить события.
— Вильгельм, — вытираясь кружевным платком, внезапно сказал человек, не разгибаясь. — Вильгельм Аделин к вашим услугам.
— Э, — ответил рыцарь, несколько смутившись. — Дюк Стефан, ваше высочество.
Дюк, честно говоря, менее всего ожидал, что первый же встречный на пустынном тракте окажется наследником английского престола, единственным законным сыном Генриха Первого. Вообще-то, не факт, слова к делу не пришьешь, но почему-то верилось, что этот Вильгельм и есть тот самый.
