Андрей Астахов - Крестоносец: Железная Земля
За вторым столом, поставленным под прямым углом к палаческому, сидели двое. Первый, одетый во все темное пожилой мужчина с худым, болезненным лицом и седой бородой, сцепил пальцы рук и смотрел на меня не мигая, как змея. Второй, видимо, секретарь-протоколист, уткнулся в свои бумаги.
Палач подошел ко мне, велел вытянуть руки и со сноровкой настоящего профессионала надел мне на запястья тяжелые железные наручники. Теперь руки у меня были скованы. Оглядев «браслеты», палач хмыкнул и отошел к столу со своими садистскими штукенциями.
— Ступайте, — велел седобородый приставу и стражникам. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга.
— Что все это значит? — спросил я.
— Ваше имя, — ответил седобородый.
— Полагаю, вы его знаете, — ответил я.
— Ваше имя.
— Гассан Абдурахман ибн-Хаттаб, — ответил я. — Национальность: чатланин. Пол деревянный. Возраст не помню. Наверное, мне около тысячи лет от роду. Родился в селе Большие Говнищи Большеговнищенского района.
— Это вы так шутите, шевалье? — ответил человек со змеиными глазами. — Совсем не смешно. Хотя, вы, кажется, желаете посмеяться? Отлично. Тогда позвольте, и я немного пошучу, — он встал, подошел к столу с живодерским инструментом и взял нож с длинным и очень узким лезвием. — Очень острая вещица, куда острее ваших шуточек. Знаете, как называется эта милая игрушка? Бритва Безбрачия. Ей очень удобно отрезать у мужчины член вместе с яичками. Причем она позволяет резать быстро или медленно, в зависимости от силы нажатия. А вот этот интересный механизм, — седобородый положил нож и взял со стола что-то вроде ручного коловорота с длинным зубчатым цилиндром, — мы зовем «Крот в норе». Им можно пытать и мужчин, и женщин. Мужчины всегда кричат страшнее. Кроме того, у нас есть Маска Удушения и длинные гвозди, который наш палач, любезный мэтр Тома, замечательно умеет забивать в коленные и локтевые суставы. С чего желаете начать?
— Чего вам нужно? — ответил я, чувствуя, что покрываюсь ледяным потом.
— Для начала назовите свое имя.
— Для начала снимите с меня это железо.
— Имя!
— Эвальд Данилов, эрл де Квинси, маркиз Дарнгэм.
— Прекрасно. Теперь и я представлюсь, как того требует процессуальный кодекс. Арно де Бейлер, судья-следователь Святой инквизиции. Я назначен расследовать ваше дело, шевалье.
— Какое дело, черт возьми? Я ни в чем не виноват!
— Вы обвиняетесь в государственной измене.
— И кто же меня в этом обвиняет?
— Империя и пресвятая Матерь-Церковь. Вот, ознакомьтесь, — де Бейлер вручил мне свиток. Я с трудом развернул его, пальцы у меня дрожали.
— Это ложь, — ответил я, бросив свиток на стол. — Я не вступал ни в какие сговоры с целью свержения законной власти.
— Нам виднее, вступали вы в них, или нет, — сказал следователь с мерзкой улыбкой. — Поэтому не вижу смысла устраивать с вами препирательства и предлагаю сразу перейти к сути. Матьен, дайте мне признание!
Секретарь тут же вручил де Бейлеру свиток, и следователь передал его мне.
— Мы все написали за вас, друг мой, — сказал инквизитор со все той же гаденькой ухмылкой. — Вам остается лишь поставить свою подпись.
— Я ничего не буду подписывать!
— Вам придется это подписать. Вы же не хотите поближе познакомиться с мэтром Тома и его игрушками?
— Повторяю, я ни в чем не виноват и ничего не буду подписывать.
— Вы даже не прочли свиток.
— И не собираюсь! — Я швырнул бумагу к ногам следователя.
— Хмель, который еще не выветрился из вашей головы, добавляет вам куража, шевалье. — Следователь спокойно, даже как-то лениво подобрал свиток с пола. — Послушайте доброго совета, не доводите дело до пытки. К тому же, чистосердечное признание и раскаянье смягчит вашу участь. Святая инквизиция помнит о ваших заслугах и сожалеет о вашем падении, посему мы готовы проявить максимальное милосердие.
— Милосердие? Какое, к дьяволу, милосердие?
— Вы же не хотите умереть тяжело, шевалье? В муках и страданиях?
— Еще раз повторяю, я ни в чем не виноват!
— Ну до чего же вы упрямы! — Инквизитор вздохнул, развел руками. — Мэтр Тома, вы готовы?
— Да, монсиньор, — ответил палач и шагнул ко мне. Я невольно отшатнулся от него, вжался в стену.
— Назад! — крикнул я. — Вы не имеете права так со мной поступать. Я фламеньер и знатный человек!
— Тем горше то обстоятельство, что вы так низко пали, — ответствовал инквизитор. — Вам была оказана великая честь, а вы отплатили за нее изменой! Вы предали императора и орден, вступили в сговор с врагами империи, спровоцировали мятеж на Порсобадо, убили имперское должностное лицо и пытались путем подлога посеять раскол среди командоров.
— Это ложь.
— Ваша вина доказана, отпирательства бессмысленны.
— Я требую адвоката!
— Кого? — Инквизитор засмеялся. — Ах да, вы же свалились в наш мир с Луны. Я совсем забыл. Может быть, на Луне у вас принято другое судопроизводство. Но мы живем по нашим законам, шевалье. Мэтр Тома!
— Я хочу написать прошение императору!
— Нет, шевалье. Император даже не станет читать то, что написала рука изменника.
— Стойте! — Я отчаянным усилием попытался взять себя в руки. — Что будет, если я подпишу этот лист?
— Вы признаете свою вину, и Святая инквизиция, как я уже сказал, проявит к вам снисхождение.
— Что это значит?
— Вместо квалифицированной казни за государственную измену вы будете приговорены к публичному покаянию, лишению чести и ссылке, как это установлено нашими законами для знатных особ, совершивших менее опасное деяние.
— Квалифицированной казни? — Волосы зашевелились у меня на голове.
— Да. Государственная измена — самое тяжкое преступление против империи. Согласно статье 49 Уложения о наказаниях за него предусмотрено колесование для простолюдинов, сожжение на костре для духовных лиц и четвертование для знатных особ. Поскольку вы фламеньер, то есть лицо, облеченное правами и привилегиями как рыцарского сословия, так и духовенства, к вам будет применена комбинированная казнь — публичная пытка огнем и только после нее четвертование. Перед этим вы будете отлучены от святой Матери-Церкви, имя ваше будет предано проклятию, а герб публично опозорен.
— Герб дома де Квинси? — Во рту у меня пересохло. Странно, в этот момент я, хоть и охваченный паническим ужасом, подумал не о своей судьбе, а о сэре Роберте, имя которого будет опозорено.
— Да, — подтвердил инквизитор. — Будете подписывать признание?
— Сначала несколько вопросов, а там я решу.
