Казнь Мира. Книга первая (СИ) - Трефилова Майя
И на этот выпад Гиддеон не ответил, а Фео сморщился от душевной боли. Ещё немного, и слова прорвутся. Пусть его уже исключат, лишь бы это издевательство закончилось. Тогда он отвергнет магикорцев, как они всю жизнь отвергали его.
— Я, как заведующий образовательным процессом, — продолжал Теврон, — имею право единолично принять решение об исключении ученика, не прошедшего аттестацию. Однако каждый заслуживает второй шанс. Если другой член Верховного Совета поручится за Феонгоста, рискнёт, так сказать, своей должностью, то мальчишка сможет снова пройти курс и попробовать аттестоваться.
Это было слишком. Фео сделал шаг вперед, но никто не обратил внимание. Все смотрели на Гиддеона.
— Что ж, разумно с твоей стороны не расставаться с местом, к которому ты так рьяно рвался, из-за безродного мальчишки…
Фео не успел подскочить к ещё не замолчавшему Теврону, схватить его за ворот и стукнуть носом о трибуну. Невидимая сила не дала сдвинуться, и Фео застыл с перекошенным лицом и вытянутой рукой. Ещё миг — и руку прижало к бедру.
— Это мой сын.
Тишина стояла в аудитории несколько минут. Даже со стороны улицы не доносилось ни звука, хотя все окна были открыты настежь.
Гнев Фео иссяк, и через миг магические путы спали.
Гиддеон встал. Теврон тоже поднялся, но сразу сел под давлением пронзительного взгляда пусть и младшего по возрасту, но не соизмеримо более могущественного коллеги. Только пропищал:
— Ты лжешь…
— Это мой сын, — повторил Гиддеон и громче добавил. — Я его вырастил. Я готов за него поручиться.
Отец спустился с трибуны и направился к выходу, жестом велев Фео идти следом. Тот подчинился. Уже за порогом до его ушей донеслось:
— Ненавижу тебя, Гиддеон!
Фео решился взглянуть на отца, только когда они оказались за порогом дома. Гиддеон снял мантию и сразу пошёл к умывальнику, а Фео долго стоял на пороге. В голове творилась сумятица, и он нуждался в объяснениях.
— Ты считаешь меня своим сыном? — спросил он, едва Гиддеон показался из ванной комнаты.
Отец остановился, затем повернулся к Фео лицом. Последний замер. Они действительно были похожи, и Фео даже казалось, что он видит собственное отражение, разве что чуть более взрослое и благородное. И такое же печальное.
— Ты плохо учился, — ответил отец и свернул на кухню.
— Я знаю. Но к чему сейчас это? — Фео бросился за ним.
Гиддеон не ответил, прежде взявшись нарезать хлеб, а сыну жестом велел раскладывать фасоль по тарелкам.
Только за ужином Фео повторил свой первый вопрос, а отец ответил то же самое.
–То, что я бездарь, я за сегодня миллион раз слышал! — Фео в гневе даже хлопнул по столу.
Отец, сидевший во главе стола, чуть повернул голову вправо, в сторону звука, а затем вновь принялся за еду. Фео же начал думать, что бы ещё вытворить.
— Наверное, это не твоя вина. Магикорцы должны видеть суть, а не оболочку, но тебя учили те, кто этим пренебрёг.
Фео долго молчал, ковыряя вилкой варёную фасоль, затем ответил:
— Видимо, ты прав. Потому для всех, кроме тебя, я безродный.
Гиддеон медленно повернулся к Фео. На лице отца не было удивления, но читалась едва уловимая боль.
— Меня тоже много как называли. Гораздо хуже.
— Например? — не подумав, ляпнул Фео и тут же пожалел о своём вопросе.
Гиддеон вздохнул и отложил вилку.
— Любой магикорец скажет тебе. Особенно охотно поделятся те, кто назвал тебя безродным, а впустишь ли ты их слова в своё сердце — решать тебе.
Фео уткнулся взглядом в тарелку. Вспомнил, как собирал всю грязь, сказанную об отце. Неужели он знает? Черви в больной душе распадались и растворялись.
— Как ты не понимаешь?! Я не могу противостоять всем так стойко, как ты! Я слабый! Разве твой настоящий сын может быть таким?!
Фео тяжело дышал. Снова позволил себе постыдные эмоции, обнажил свою немощность. Каждый мужчина в городе осмеял бы его, обозвал ранимым мальчиком, недостойным ни высокого имени отца, ни права быть магикорцем. Фео встал из-за стола, бросив отрешённый взгляд на тарелку, в которой не убавилось фасоли. Нетронутым лежал и хлеб.
Хлопнув дверью, Фео упал на кровать и повернулся к большому окну. На низком подоконнике цвели жёлтые орхидеи-онцидиумы — подарок, привезённый отцом из Эю — страны фениксов. Очень дорогой сердцу подарок. Фео нравилось ухаживать за цветами. Не каждый мальчишка в Каталисе может позволить себе такое увлечение, даже знатный. Здешние отцы очень требовательны к своим сыновьям, и круглые сутки бдят, чтобы будущие воины и колдуны не давали повода усомниться в своей мужественности. Гиддеон был другим: никогда не упрекал Фео за необычные для их окружения интересы и мечты. Никогда никого не судил по своей мерке. Фео знал, что именно это, а не высочайшее магическое мастерство и блистательная карьера поражает людей, если речь заходит о Гиддеоне. Ветер качнул головки орхидей, словно те соглашались с обывательской оценкой. Нежные цветы, выращенные лишь заботой, а не даром богини Левантэ, который Фео мечтал, но не находил в себе сил постичь.
Взгляд скользнул дальше, за пылающие закатным солнцем лепестки. Из комнаты открывался вид на утопающие в зелени низкие белокаменные дома с почти плоскими черепичными крышами. С улицы тянулись ароматы свежего хлеба и стриженной зелени. Гудение жуков разбавляло людские голоса. Фео открыл окно шире. Сейчас он как никогда радовался, что видел величественные, высотой почти до небес, башни Цитадели.
Дом Гиддеона стоял на холме, потому взгляд смотрящего простирался далеко на восток, за пределы города. Где-то там, в незримой дали, лежит страна фениксов, где заточено в камень тело великой героини. Мысли о Руне неплохо прочищали голову. Фео перестал себя жалеть и вернулся к отцу, который в этот момент убирал со стола. Гиддеон не удивился. Видимо, ожидал прихода сына.
— Я понимаю, как много для тебя значит твой пост. Не стоит рисковать им из-за меня. Я недостоин.
Гиддеон оперся руками на столешницу. Лица его Фео теперь не видел за свисающими прядями волос.
— Я не первый раз рискую своей должностью. Тогда не жалел и сейчас не жалею. Однако, — тут голос Гиддеона стал более глухим, — я могу отложить твоё исключение на сутки. С завтрашнего дня. Если ты не хочешь становиться магикорцем — у тебя будет такая возможность. Решишь остаться — послезавтра моё поручительство вступит в силу и тебя зачислят на курс.
«Целые сутки или всего сутки?» — билась болезненная мысль в голове Фео. Он не был готов определять свою судьбу так быстро, но в то же время радовался короткой отсрочке. Сердце бешено заколотилось, и Фео понял, что сегодня не уснёт.
— Отец, спасибо за эту возможность.
Утром Фео пришлось долго приводить себя в порядок, чтобы выглядеть бодрым и свежим. Всю ночь он пытался понять, чего же на самом деле хочет. Единственное, что сотворил его воспалённый разум — это решение пойти к Ратибору. Что Фео и сделал, чувствуя, что нуждается в его наставлении, но более в наставлении Митчитрии. В её словах, в её голосе. Впервые за многие дни Фео вспомнил о ней, и вновь его душа загорелась. Тревоги сдвинулись, и судьбоносный выбор не терзал сердце. Лишь горько было от того, что злые слова отравили прекрасную весну и затмили любовь к Митчитрии.
Фео шел вдоль низких белокаменных домов и думал о том, как одинок в этом многолюдном городе. Нет здесь человека, способного выслушать запутавшегося мальчишку, которому вручили полную ответственность за свою жизнь. Фео желал встречи с Ратибором и Митчитрией. Только они отнеслись к нему по-доброму, а потом презрели жестокие нападки магикорцев. Быть может, стоит оставить Каталис? В столице люди мягче, приветливее. За думами Фео не заметил, как подошел к знакомой ограде.
Яблоки уже начинали поспевать. Одна из ветвей под тяжестью плодов свесилась прямо на дорогу, и теперь каждый мимо проходящий мог утолить голод ещё кислыми, но манящими яблоками. Фео ничего рвать не стал; совестно. Вдруг он приметил тех двоих, что некогда тащили его к дому Ратибора.
