Юлия Винтер - Проклятые
— И все же? — пытливый взгляд владыки, верно, улавливал, что это не все что я хотел сказать.
— Я попрошу лишь об одном. Любыми способами, призови сына в Тикуэль. Месяц назад, еще не понимая ситуации в полном объеме, я послал его на смерть. И с каждым днем он все больше и больше приближает к себе эту беззубую старуху. Тебя он должен послушать. — Темный не дрогнул.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Спасибо, — последний раз окинув всех присутствующим взором, я вышел из зала заседания.
Весь день и вечер я старался гнать прочь то видение, что посетило меня перед рассветом. Хотя, скорее, нет, не просто видение, это была абсолютная уверенность в установившейся, наконец, связи между проводником Ашаны и мной — тем, кто должен был ей противостоять.
Увидев такое милое и родное лицо, я, улыбнувшись, несколько удивился. Ее черты и ранее преследовали меня и днем и ночью, но еще никогда так четко. Сидя на карнизе, я ждал восхода, смотря на притихшую долину, как вдруг картинка передо мной изменилась, и я увидел ее. По ее резким, хаотичным движением, я понял, что Каролина сильно нервничает. Она металась, словно загнанный зверь, в какой-то небольшой пещерке. Свет от уже догорающего костра бросал на нее причудливые тени, сквозь которые на лице девушки угадывался страх. Внезапно она вскрикнула и упала на холодный каменный пол. Я не слышал ее криков, но, видя, как она корчится от невыносимой боли, широко распахнув глаза, все понял. Хотелось сорваться и, бросив все, тотчас нестись к ней. Но я не мог пошевелиться. Гнев и раздражение от собственной беспомощности сводили сума!
Разодрав на себе рубашку, она перестала кричать, но ее губы что-то шептали. Продолжая держать дрожащие руки у своего сердца, Каролина внезапно резко села, и ее почерневшие глаза, смотря в никуда, больше ничего не выражали. Потом все закончилось. Она потеряла сознание, руки ее обмякли и упали вдоль тела. Тогда уже я не смог сдержать рвущегося наружу крика. На груди, прямо над сердцем ясно проступил контур убывающей луны, контур, противоположный моему. Но не было никаких золотистых нитей, не чувствовалось никакого тепла. От ее метки веяло жутью и замогильным холодом, уж кто-кто, а я четко мог это почувствовать. От проклятого полумесяца тянулись, словно живые, черные черви, обвившие ее сердце.
Связь оборвалась. Я вновь видел перед собой долину, а в ушах, как приговор палача, звучали слова сильфа: «Полностью сплетаясь с носителем, символ проклятия, подобно паразиту, всасывается в организм, и вырвать его можно только вместе с жизнью самого носителя».
Открыв портал на максимальное расстояние, и сжав зубы, я шагнул вперед.
* * *От сильного ветра беспокойно шатались верхушки деревьев, о чем-то шепчась своими листьями. Мощные, необъятные стволы, в большинстве случаев, не были прямыми, а изгибались в причудливых формах. Хотя сей факт совсем не мешал им по праву называться исполинами, во много раз превышающими высоту обычных деревьев.
Скрип стволов и шелест листвы создавали неповторимую мрачную музыку — грубую, жесткую, но от этого не менее завораживающую. Не было слышно пения птиц. Поблизости не чувствовалось присутствия ни одного животного.
На небольшой поляне, лицом вниз, лежал ободранный старик. Его одежда изорвалась и загрязнилась, напоминая больше неровные куски ткани, которые с трудом прикрывали тело. Левая нога, лежащая под странным углом, скорее всего, была вывихнута либо же сломана. Седые волосы покрывал слой грязи.
Неизвестно, сколько бы еще пролежал в беспамятстве чужой этому лесу, но начал накрапывать дождь. Вскоре небо заволокло грозовыми тучами, и тогда-то разразился настоящий ливень. Старик, с хрипом оторвав голову от земли, осмотрелся вокруг взглядом безумца. Из его длинной, спутавшейся бороды торчали мелкие веточки и сухие темные колючки. Внезапно улыбка озарила его худое лицо. Потоки воды размазывали грязь по нему, заливали глаза, но человек продолжал улыбаться, смотря в небо. Старческий, но сильный голос разорвал невероятную природную симфонию:
— Повелительница, у нас получилось! Я все исполнил, как ты хотела! Повелительница! — внезапно передернув плечами, словно от холода, старик поднял руки к лицу, стараясь промыть глаза, но грязь с рук еще больше въелась в них, практически полностью лишая зрения. Недовольно что-то промычав, он резко поднялся и сделал несколько пассов руками. Ничего… Буря продолжала неистовствовать, глаза слезились. Ему было холодно.
— Повелительница! — прохрипел он. Снова пассы руками и снова ничего. Старик, сгорбившись, уставился на свои руки, тряхнул ими, что-то прошептал, еще раз тряхнул…
Нечеловеческий крик раздался в темном лесу.
Глава 25
— Брат, зачем ты так? — мягкий голос, принадлежавший скорее юноше, чем мужчине, был полон сожаления. Малик недовольно вздохнул и обернулся.
Вечно юный бог любви Хисат с сожалением рассматривал то, что осталось от некогда прекрасной женской статуи. Его выразительные карие глаза оценивали разрушенный алтарь, а ярко-алые, немного припухлые губы слабо подрагивали, явно показывая его недовольство.
— Ты сам во всем виноват. Не тебе ли я предоставил свободу действий, которой ты не смог воспользоваться должным образом? — Хисат, скривившись, намотал на палец длинную прядь своих золотистых волос и капризно ответил:
— Эта девчонка как заговоренная! Ее уже раз двадцать должны были убить!
— То есть, ты хочешь сказать, что человечка обвела вокруг пальца самого бога? — издевательский смех разнесся по саду.
— Малик, ты прекрасно понимаешь, что ее связь с Ашаной намного крепче, чем мы изначально предполагали. Это можно было понять еще до встречи с этим выскочкой из Тикуэля. Так что, братец, моя вина равна вине абсолютно всех. В том числе и твоей, — издевательски закончил он. Верховный недовольно поморщился, прекрасно осознавая правдивость приведенных доводов. Хисат, опустившись, тем временем, на траву у ног брата, беспечно принялся рассматривать нежные цветы, коими был устлан весь травяной покров прекрасного сада.
— Скажи мне, Малик, зачем тебе все это? — так и не дождавшись ответа, спустя минуту он снова продолжил: — Не кажется ли тебе, что прошло достаточно много времени, и своей ссылкой сестра наша, давно искупила свою вину? — Верховный с интересом наблюдал за своим собеседником. Его рассуждения могли бы вызвать тревогу, если бы не одно «но». После истории с Ашаной Малик давно уже перестал доверять своим братьям и постоянно держал их под контролем. Пусть и втайне от них самих… Все их помыслы считывались им, он анализировал желания богов и на корню пресекал не угодные ему мысли. Поэтому сейчас Верховный был спокоен. Рассуждения Хисата не были продиктованы опасным расчетом или заговором в пользу свергнутой. Просто миролюбивая и всепрощающая сущность взяла верх над его братом. Впрочем, у этого «юнца» довольно часто менялись взгляды, но от этого они не становились менее интересными. Тем временем, бог любви продолжал:
