Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)
В заключение Зевс говорил:
— Работать, ик, на Олимпе — одно удовольствие! Я сам там работаю! Ик!
И хихикал. Типа шутка.
— На Петера рассчитано, — сказал Томас.
— Почему они не сделали дубль? — сказала я. — Он же икает весь ролик!
— Потому что он икает не только весь ролик, но и всю неделю.
— Да?
— В Корпорации поговаривают… — сказал он.
— И что это с ним?
— К нему его первая любовь приехала. Которую он мало что бросил, так еще распустил слухи, будто проглотил ее.
— Ужас, — сказала я.
— Да, — хмыкнул Томас. — На самом деле, говорят, она ему много умных советов давала. И он этого не выдержал. Узнав о слухах, она сказала: „Да если б он меня проглотил, я б ему год икалась!“ Ну вот, теперь, стоит ему с ней столкнуться, как он икает.
— Год? — ужаснулась я.
— Наверное, — сказал Томас.
Из телевизора зазвучала бодрая музыка, какой начинаются диснеевские мультики, по экрану бежали гуси, потом они взлетели.
— А вот и новости, — сказал Томас.
И звучный голос диктора подтвердил: „А сейчас самые важные новости прошедшей недели“.
Главной новостью было то, что агенты поймали воров, забравшихся в Корпорацию. И там был Томас, я его узнала, хотя он и прикрывался лацканом пиджака и вообще старался не попадать в кадр.
— Ух ты, — сказала я. — Это же ты.
— Вовсе нет, — сказал он, а сам мне улыбнулся.
Потом говорили что‑то о филиалах Корпорации.
Томас сказал:
— Вот сейчас.
И тут дикторша сказала:
— Сегодня утром состоялось слушание дела Гермеса Олимпуса. Против него выдвинул обвинение в обмане Ойой Грыыхоруу.
И показали зал суда.
— Это в Вашингтоне, — пояснил Томас.
Суд был, разумеется, не обычный, а наш, корпорационный. Поэтому на стене висел флаг корпорации — квадрат в серебряных хаотичных линиях. Под флагом за столом дремал судья, положив голову на подушку. Были весы, небольшие. С табличками, которые сейчас показали крупным планом — на одной чаше табличка Грыыхоруу, на другой — Гермес.
— Зачем это? — спросила я Томаса.
— Каждый из судящихся, говоря одно оправдание в свою пользу, кладет камешек на свою чашу, — объяснил он. — Чья чаша перевесит, тот и победил.
— Ну тогда у Грыыхоруу нет шансов. Гермес всегда его переговорит. Он ловко юлить умеет.
Томас только усмехнулся.
Показывали то Гермеса, то Грыыхоруу. Они высказывались. У Гермеса на губах играла снисходительная улыбка. Грыыхоруу был смущен и долго подыскивал слова, видимо, стараясь быть еще более правдивым, чем обычно, что было совсем излишне.
А потом опять крупно показали весы. Они были недвижны и показывали равновесие, несмотря на то, что на чашке Грыыхоруу было всего три камешка, а чашка Гермеса была наполнена с горой. Гермес подошел и положил, видимо, последний камень — аргумент в свою пользу.
И тут весы качнулись. И стала перетягивать чашка Грыыхоруу!
— Как это? — не поверила я своим глазам. — Там же… больше!
— Эти весы сама Фемида настраивала. Они взвешивают только абсолютно правдивые аргументы. Остальные для них легче пуха.
Судья в этот момент от звяканья Грыыхоруувской чашки о стол проснулся, вскочил, взглянул на чашку и объявил:
— Гермес Олимпус проиграл. Он приговаривается демонстрировать Грыыхоруу работу сандалий до тех пор, пока тот не поймет принцип их работы.
И стукнул молотком — звука не было, потому что он попал сначала по подушке. Но он ничуть не смутился, а стукнул еще раз, да со смаком, так, что зазвенели стекла в зале суда, а со стола полетели на пол папки.
Репортаж закончился.
— Не повезло Гермесу, — сказала я.
— Да, — пожал плечами Томас.
— Нужны Грыыхоруу эти сандалии…
— Ему нужна справедливость, — сказал Томас, а потом взял пульт, приглушил звук, и произнес нерешительно: — А ты не хотела бы пообедать со мной? Я как раз собирался… Тут есть отличный итальянский ресторан неподалеку, „Мама Кьяра“ называется. Не была?
— Не — а…
— Я там часто обедаю…
Но я не сразу ответила, потому думала о своем.
— Значит, — сказала я, — у всех предсказания сбылись?
— Похоже на то, — сказал Томас.
— А у тебя? — настороженно спросила я.
Он на миг замешкался, словно вспоминая, потом сказал:
— А, про первую любовь?
— Да, — кивнула я.
— Пока нет, — он рассмеялся. — Но, думаю, сбудется.
— Да? Прекрасно, — буркнула я, подняла с диванной ручки чашку с растаявшим до молока мороженым и пошла на кухню
Агент — сосед увязался за мной.
— Ну так? Пойдем обедать?
Я чуть было не сказала: „Почему бы тебе не дождаться визита твоей библиотекарши и с ней и пообедать?“, но промолчала. Что толку выяснять отношения, когда и так ясно — он без ума от другой?
— Это… дружеский обед? — спросила я.
— Нет, — сказал Томас.
— Что?
— Это свидание.
Так он… для меня, что ли, так вырядился?
— Я пять минут, — сказала я. (Да ну их, эти предсказания!)
Он кивнул.
Я юркнула в спальню и молниеносно закрыла дверь, чтобы Томас не успел увидеть, что находится в комнате.
Я и правда оделась за пять минут. Ну почти. Потом я решила, что в белой блузке я выгляжу скучно. Потом, что желтая не сочетается с джинсами. А потом, что джинсы слишком обтягивают бедра… А чтобы достать каждую из этих одежек, мне приходилось прорываться сквозь пальмовые листья и биться головой о кокосы и ананасы.
— Кхм, — раздался за дверью голос Томаса, когда я натягивала клетчатые широкие штаны. — Я не настаиваю на бальном наряде…
— Сейчас, пять секунд, — отозвалась я.
Пять секунд продлились еще минуту. Ну ладно, десять минут.
В общем, через полчаса мы спускались вниз по лестнице. И на мне было мое лучшее платье — розовое в белые мелкие цветы. Оно подчеркивало талию и подходило к моим любимым белым с бантиками туфлям.
Когда мы проходили мимо почтовых ящиков, я увидела, что из моего торчит белый уголок. Я достала из клатча ключи, открыла ящик. Там были открытка и пухлый конверт. Открытка была рождественская. На обороте были зачеркнуты чьи‑то поздравления с рождеством, а ниже накарябано крупно всего три слова: „Спасибо за фрукты“. И подпись: „Зевс“.
— Зевс? — я недоумевала.
— Я послал ему фрукты с нашей пальмы. От твоего имени, — сказал Томас.
Ну ладно. Пусть хрумкает, мне не жалко.
Затем я приступила к конверту. В нем было одно фото и стопка сложенных вчетверо листков. На фото был беленый домик на берегу океана, с пальмами и цветущими кустами. С обратной стороны было написано: „Спасибо, Алисия. Он твой. С любовью, Селия“.
