Юрий Самусь - Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного
Замолчали. Надолго. Серега принялся разглядывать несущееся навстречу шоссе с трассирующим следом дорожной разметки. Иногда он переводил взгляд то на массивную шею и затылок Игоря Станиславовича, сидевшего за рулем, то на поглощенного чтением Алексея, покуда не уснул от безделья и мерного покачивания автобуса.
До лаборатории, как и предсказывал Игорь Станиславович, добрались уже затемно. Покуда ждали кладовщика, перекусили тем, что брали с собой в дорогу. Благо, обедом (причем, весьма недурным) их потчевал деревенский батюшка. Потом минут десять ушло на выслушивание воплей Макарыча, который на собственном «москвиче» примчался на бывший птичник по вызову дежурного, и еще полчаса – на раскладывание оборудования по полочкам с соответствующими бирочками.
Как оказалось, действие это было связано с письменным приказом самого Шамошвалова. Нарушившим, согласно тому же приказу, грозило немедленное увольнение без выходного пособия. По крайней мере, так объяснил им Алексей.
Впрочем, и разгрузка, наконец, подошла к концу. Игорь Станиславович остался с Макарычем подписывать бумаги о приеме-сдаче, а ребята подались к выходу из гулкого и жуткого склада, где можно было отыскать на какой-нибудь отдаленной полочке не то что черта лысого, а настоящую суставчатую посадочную ногу инопланетной летающей тарелки или же меч-кладенец, который стучал и ябедничал на всех Шамошвалову, покуда ребята из отдела «Поиска последствий контакта» не забросили его на склад от греха подальше.
После этого атмосфера в лаборатории заметно улучшилась, хотя первое время Цезарь Филиппович лютовал не на шутку и грозился отдать под суд виновника пропажи. Потом кто-то подсунул ему на глаза накладную, из которой явствовало, что меч был сдан на склад в связи с завершением планово-исследовательских работ. У Шамошвалова хватило ума не начинать поиски, ибо все знали, что складское помещение – что-то вроде черной дыры – бессмертия не хватит, чтобы исследовать его содержимое.
Но именно после этого случая был издан тот самый приказ, который обязывал работников лаборатории раскладывать все по своим полочкам с надлежаще оформленными бирочками…
Вечер был звездный, тихий и холодный. Млечный путь дамокловым мечом завис над головой, пытаясь разрубить мироздание на две половины. Ребята закурили и сели на лавочку в ожидании шефа. Серега, зажмурившись, думал о том, как вернется домой, будет долго откисать в ванной (благо, с наступлением холодов по выходным стали давать горячую воду), а потом бухнется спать. Однако его мечты оборвал Алексей.
– Надо бы в отдел заскочить на пару минут, – сказал он бросая окурок в урну. – Есть разговор.
– Так ведь поздно уже, – удивился Серега.
– Всего десять часов.
– А может, действительно завтра? – сказал Людмила.
– И ты, Брут, – шутливо вздохнул Никулин.
– Ладно-ладно, не нервничай. Что там у тебя? – улыбнулась Людочка.
– Да все это… – Алексей достал из-под мышки книгу и похлопал по кожаной обложке рукой. – Пока вы дрыхли, я успел прочесть записи. Теперь вот поделиться хочу, иначе до утра не засну.
– У-у-у, – протянул Серега. – Крепко тебя зацепило. А дома нельзя?
– Можно, – согласился Никулин. – Только ведь все равно придется ждать, пока аппаратуру примут. Ладно, вы сидите, а я Филатова позову.
Через пару минут он вернулся один и, сказав, что шеф подойдет чуть позже, направился к корпусу вместе с Людмилой. Серега тяжело вздохнул и поплелся вслед за ними.
Бывший птичник, опустевший после захвата Шамошваловым здания института, снова заполнился. Те, кто хотел работать, а не заниматься показухой, предпочитали находиться на расстоянии от мэра, оставившего за собой руководство лабораторией, с помпой переименованной в научно-исследовательский центр.
Сидор Прохорович спал на проходной сном беспробудного сторожа. Коридор был пустынен и гулок, а света было ровно столько, чтобы не разбить себе лоб, наткнувшись на стену. Шамошвалов экономил на всем, кроме своего «АУНПК ЧШ-1-2,8», который «жрал» энергии не меньше чем вся остальная лаборатория вместе взятая со всеми отделами и служебными помещениями. Но, понятное дело, никто об этом вслух не говорил…
Людочка бывала в лаборатории нечасто. Она с интересом разглядывала таблички на дверях и картины местного художника Сироты-Чекухина, отобразившего на своих полотнах этапы становления шамошваловского детища. Причем, на всех картинах в центре виднелась известная всем фигура, которую спутать с чьей-либо возможным не представлялось ни при каких условиях…
Алексей открыл ключом дверь, на которой красовалась табличка: «Отдел по борьбе с энергетическими аномалиями», и включил свет. Людмила усмехнулась, подумав, что «отдел» – это слишком громкое название для десятиметровой комнатушки, в чрево которой были зафаршированы стеллажи, заваленные зарядными батареями для излучателей и аппаратурой настройки индикаторов, два колченогих стула, громадный письменный стол времен процветания НКВД и телефонный аппарат тех же времен.
Расселись, кто где смог примоститься. Для Филатова оставили его место за столом, Людмила заняла второй стул, Алексей уселся на краешке стола, а Серега – на подоконнике. Несколько минут молчали, потом Людмила не выдержала и взмолилась:
– Да не молчи. Потом шефу своему коротко перескажешь.
– Ладно, – вздохнул Алексей, – история такова: в прошлом веке жил некто Влас Степанович Морковин, отставной поручик, имевший имение в этих местах. Был он небогат, но и поместье его числилось не в самых захудалых. И вот, в один прекрасный день (хотя, как впоследствии оказалось, совсем не прекрасный для Власа Степановича) умирает его дядюшка и оставляет наследство. Радость Морковина была не долгой. Оказалось, имение дядино давно заложено вместе со всем его содержимым. Короче, был дядя в долгах, как в шелках. Так что достался Власу Степановичу лишь старый сундук, и то потому, что весь он был побит древожоркой. Морковин, разумеется, и не думал его перевозить к себе в имение, и лишь из любопытства заглянул во внутрь. Там оказалось старое платье покойного. Почему Морковин решил проверить карманы ветхого камзола, он не пишет, а сразу сообщает, что нашел лист пергамента с выцветшими от времени надписями на непонятном языке. Сперва он хотел выбросить его, но потом вдруг решил, в час досуга заняться изучением древнего манускрипта. И внезапно эта работа его поглотила. Не буду вам рассказывать сколько он потратил труда, средств и времени, сколько бессонных ночей провел над этим клочком пергамента, занося в дневник все свои неудачи и озарения. И все-таки наступил день, когда Влас Степанович смог целиком прочесть манускрипт.
