Максим Сиряченко - Чумные
Священник замолчал. Филипп утвердительно кивнул и принялся зашивать труп. Мартин, видя, что алхимик вновь склонился над телом, укоризненно и со злостью на него посмотрел. Лекарь заметил взгляд и пояснил:
— Он уже рассказал нам все, что мог рассказать. Тело нужно похоронить по-человечески. Никому дома не нужен озлобленный неупокоенный дух могильщика.
Взгляд священника стал мягче. Через несколько минут он поднялся со стула и откланялся.
— Меня ждут дела. — Проговорил Мартин и покинул дом.
Ванесса уже вымыла все инструменты сначала водой, затем водкой. Филипп зашил грудину, вставил на место кусок черепа и зашил надрезанный кусок кожи. Теперь только швы на теле покойника напоминали о проведенном вскрытии. Наконец тело оказалось завернуто в белую простыню. Через полчаса за ним пришли матросы и еще один человек из местных. Нового могильщика назначили на удивление быстро. Впрочем, подобная прыть объяснима. Кому-то нужно хоронить покойников.
— Ванесса, — обратился Филипп к девушке сразу после того, как похоронная процессия вышла за дверь, — я хотел сказать вам одну деталь насчет болезни… Насчет смерти вашего отца.
— О смерти отца? Зачем?
— Я подумал, что от этого вам будет немного легче.
— Говорите. Только быстро, прошу вас.
— Ваш отец умер не только от кровоизлияния в гортани. Инсульт… Мог наступить раньше. И наступил. А люди, у которых поврежден мозг, мало что чувствуют и осознают… Конечно, он не все ощущал и понимал, но я думаю, что вас он видел, а боль не замечал. Так что… Я думаю…
— Филипп.
— Да?
— Пусть это будет наш последний разговор о его смерти. Если только вы не хотите и меня загнать под гробовую доску.
— Нет, конечно, извини. Я понимаю…
— Сомневаюсь, — перебила она, — очень сомневаюсь в том, что вы понимаете. Вот я думаю, что вы просто разучились видеть в смерти великое таинство, трагедию, просто смерть, в конце концов. То, что ждет всех нас и что нас пугает. Но не вас. Вы, лекарь, ставите себя вне власти смерти, хоть и видите ее каждый месяц по многу раз. И почти наверняка думаете, что она вас не коснется. Это не мое дело, можете считать себя хоть вечно молодым, хоть вечно живущим, хоть ее повелителем. Но я просто хочу, чтобы вы вспомнили: смерть — это больно. И какие бы слова не были произнесены, они не сделают эту боль меньше, не отменят то, что произошло, не отсрочат судьбу, и уж тем более…
Их взгляды пересеклись. Ванесса осеклась, заметив, как ее учитель смотрит на нее из-за стекол маски. Потрясенно. И, как ей показалось, с гневом. Почему-то ей стало не по себе, а в груди появился холодок.
— Извините… — Пробормотала она, развернулась и быстро ушла в свою комнату.
Филипп еще долго стоял столбом посреди комнаты, не мог сдвинуться с места. Он действительно испытал изумление. Но потом вспомнил склеп под Маракатом. Древний саркофаг, блеск лезвия в свете факела и острую боль в руке. То, что девушка приняла за гнев, не было гневом. Это был ужас. Слова Ванессы действительно напомнили Филиппу о том, что он забыл, что уже успел выбросить за пределы своей жизни. Одно неосторожное слово вернуло к жизни страх. И теперь Филиппа всего трясло от этого страха, колотило, как при нервном срыве. Те слова обернулись эхом ужаса, испытанного им многие годы назад…
Сидя на кровати в своей комнате, плотно прижавшись к стене спиной, Ванесса услышала, как лекарь выходит из дома, как хлопает входная дверь. Он точно в гневе, подумала девушка. И не известно, когда он вернется, когда успокоится и забудет ли эти обидные слова.
— Черт, да зачем я все это сказала? — Шептала Ванесса. — Зачем выплеснула на него все, что чувствовала? Кто меня за язык тянул… Дура, дура, дура!
— Она права. — Шептал себе под нос Филипп. — Она права… Она не знала, что говорит и зачем говорит, но она все равно права…
Ее слова пульсировали у него в голове и отдавались дрожью в теле.
«Слова не исправят то, что уже произошло».
Склеп. Лезвие. Порез.
«Не отсрочат судьбу».
Болезнь…
«Не испугают смерть. Лживые мысли не станут правдой».
«Слова — нет. Но лекарство должно. — Наконец подумал Филипп. — Ведь я здесь за этим. Я искал его так долго, я его найду…»
Постепенно лекарь начал успокаиваться. Тогда он остановился и понял, что забрел в чащу леса. Развернулся и пошел по своим же следам обратно.
«Да, я жил с этим так долго. — Думал он, шагая по тропинке, которую сам же и проложил в высокой траве. — С этой болезнью… Я стремился забыть о ней и забыл, старался жить как без нее. Даже смирился с ней, когда начал искать лекарство. Но почему я так испугался, когда Ванесса сказала про судьбу, про смерть?..»
«То, что произошло, не изменить… Смерть не обмануть. Судьбу не отсрочить. Вот что меня напугало. Эти слова, эти…»
Воспоминания. Голос Нетленного. Его слова о Судьбе, о смерти, которые Ванесса в точности повторила. И о тех, кто, как им думалось, сумел ее избежать.
«Нет, не смей! Не думай! Этого не может быть, это предрассудки, сказки, крестьянские байки! Это болезнь, всего лишь болезнь, ты же знаешь это, старый дурень, хватит пудрить себе мозги и бояться слов какого-то сектанта-фанатика!»
Он быстро разубедил себя в крестьянских байках, сказках и предрассудках. Однако это далось лекарю нелегко, а ушедший страх оставил после себя липкое, противное ощущение слабости на всем теле. Легкая дрожь пробирала все его тело от малейшей, даже мимолетной мысли о страшном прошлом.
Филипп шел домой. Лучи яркого солнца, медленно ползшего по небосводу, помогали прогнать страх. Он все же сумел вернуть себе прежнее спокойное состояние, заставил себя забыть то, что вызвало в нем ужас. Дал себе слово не вспоминать о нем. Но какая-то крохотная часть его сознания, может быть, и сердца, знала, что такой сильный страх не возникает без причины. И даже больше: эта крохотная часть разума Филиппа знала причину. А причина была в том, что фанатик из секты, именующей себя Нетленными, говорил правду. Но Филипп не верил, потому что не желал верить. Слишком невероятной была правда. Слишком очевидной… И безумно, нечеловечески, чудовищно страшной и жестокой.
* * *Дойдя до своего дома, он уже почти забыл все то немногое, что вспомнил. Его встретила Ванесса. Обошлись без расспросов и разговоров. Та увидела, что все в порядке, и почти полностью успокоилась. Через какое-то время заметно ослабла неловкость в общении. Полностью она растаяла только к вечеру, когда Филипп во время урока признался Ванессе, что ее слова вернули к жизни ужасные воспоминания. Добавил, что ему тогда просто надо было побыть одному и справиться с собой, совладать со столь внезапно и живо нахлынувшим прошлым.
