Шерри Томас - Гибельное море (ЛП)
– Спасибо, ваше высочество. – Иоланта слабо улыбнулась.
– Для тебя, моя судьба, ничего не жалко.
Теперь она не могла сдержать усмешку, помня его недавнее обещание никогда не называть ее «моя судьба». Благодарная за эту шутку, понятную лишь им двоим, Иола поцеловала Тита в щеку:
– Это почти так же хорошо, как плохие стихи.
Он на мгновение притянул ее к себе:
– Пока я в силах держать в руке палочку, с тобой ничего не случится.
Иоланта закрыла наполнившийся бурдюк и отдала его Каршкари.
– Значит, – подытожил тот, – вы не помните ничего, только друг друга?
– Нет, и друг друга не помним, – призналась она, – но ничто так не сближает, как спасение бегством от...
В голове возникло странное ощущение, и отнюдь не от позднего часа. Иоланта дернулась; перед глазами вспыхнули яркие полосы, точно метеоры, пробороздившие небеса – такие же объятые пламенем снаружи и ледяные внутри.
Скрипнув зубами, Иола сжала пальцами виски.
Тит приобнял ее за плечи:
– Что с тобой?
Она покачнулась и в следующее мгновение, содрогаясь всем телом, опустилась на четвереньки.
– Фэрфакс, может, отправить тебя вниз? – забеспокоился Кашкари. – У нас есть несколько хороших врачей.
Иоланта подняла руку:
– Я... я...
От всплывающих в голове образов ее не просто тошнило – выворачивало наизнанку.
Вот к ней приближается отвратительное, похожее на гигантского червя существо, капающее черной слюной.
Леди Уинтервейл, по впалым щекам которой текут слезы.
Ее сын лежит на земле. Мертвый.
А потом воспоминания хлынули потоком, будто плотину прорвало – Иоланта даже испугалась, как бы не захлебнуться. Но, как оказалось, они без проблем помещались в голове, и неприятные ощущения постепенно отступали, оставляя после себя только легкую дезориентацию.
Тит находился рядом, обнимал Иоланту за талию. Кашкари тоже опустился на корточки, глядя на нее с тревогой. Иола села на пятки и на секунду накрыла руку Кашкари своей:
– Я тебя помню. – Затем повернулась к Титу и нежно погладила его по щеке: – И тебя помню. И, к сожалению, не избежать тебе вечного позора за те пламенные слова на ручке моей сумки.
На его лице промелькнуло облегчение, тут же сменившееся разочарованием.
– Но почему я ничего не помню?
– Вспомнишь. Мы приняли меры предосторожности, чтобы никогда надолго не попасть под воздействие заклинаний памяти, однако точное время возврата воспоминаний для всех разное.
К ним подлетела Ишана и вручила каждому тонкую дыхательную маску.
– Богиня Дурга хочет, чтобы они у вас были – на случай, если Атлантида выпустит что-то в воздух.
Иоланта сразу же надела свою – маска оказалась намного удобнее, чем ожидалось.
– Так что же случилось с Уинтервейлом? – спросил Кашкари, поправляя свою маску.
– Его больше нет.
А ведь из Ли вышел бы преданный делу повстанец, приносящий радость всем, кто сражался бы с ним бок о бок. Иола сморгнула слезу:
– Мне так жаль.
Кашкари потер лицо ладонью:
– Этого я и боялся.
– Расскажи, что случилось после нашего отъезда. – Иоланта промокнула уголки глаз. – С миссис Долиш все в порядке?
– Я подождал в уборной, пока Лиходей пройдет в комнату Фэрфакс, а затем подбил других мальчишек поиграть в футбол – старшие против младших. Я не хотел, чтобы они были в доме, когда тот развалится или случится еще что-нибудь. Но перед игрой нам все равно пришлось переодеться – я слишком нервничал и забыл, что все были в своих воскресных нарядах. А потом пришла леди Уинтервейл. Я прошептал ей на ухо, что ее сын – Лиходей, и указал на твою комнату. Где-то через минуту по лестнице поднялась группа атлантов. Часть из них тут же ушла, забрав Горнило, а остальные начали вытаскивать все из обеих ваших комнат.
– Прямо у тебя на глазах?
– На глазах у всех. Купер, будь он благословен, тут же начал болтать о том, как принц вечером у костра на пляже рассказывал о вражеских ублюдках в Сакс-Лимбурге, пытающихся свергнуть его с трона. И раз уж Фэрфакс, как известно, самый близкий друг принца, то твоя комната, естественно, тоже подверглась досмотру на предмет доказательств преступлений, в коих они собирались обвинить его высочество. А когда начали вытаскивать еще и вещи Уинтервейла, Купер предположил, что тот родом из тех же мест и, видимо, тоже вовлечен в дворцовые интриги. Вот потому-то его мать и приехала так внезапно к миссис Долиш – знала, что опасность близко и Уинтервейлу надо бежать.
– Даже не знаю, Купер идиот или гений, – пробормотал Тит.
– Так или иначе, он был решительно настроен на поездку в Сакс-Лимбург, дабы убедиться, что с вами все в порядке. Я ему сказал, что, даже попади принц в беду, в темницу его не бросят – скорее посадят под домашний арест в роскошном поместье с садами и парком для охоты. Надеюсь, Купер поверил, иначе его ждут весьма неприятные деньки в тщетных поисках Сакс-Лимбурга.
– И как же ты спасся? – спросила Иоланта.
– Я собирался подождать, но после того, как из ваших с Уинтервейлом комнат все вынесли, к миссис Долиш явился человек, назвавшийся камердинером принца. Он попросил поговорить с некоторыми вашими друзьями, а после его ухода я нашел в кармане листок бумаги. Может, это было послание для вас, принц – я не смог его расшифровать, но разнервничался, что тот человек выбрал меня. Атланты осмотрели комнаты и других мальчиков – искали подозрительные вещи. Даже мой напольный коврик забрали – немагический, летает он не лучше, чем говорит. А теперь я думаю: может, этот камердинер понял, что мои занавески – это на самом деле ковер-самолет? И вдруг кто-нибудь из агентов Атлантиды тоже догадался? Той ночью, – продолжал Кашкари, – я зачаровал диванные подушки, чтобы, отвлекая всех, они вылетели из окна гостиной. И пока атланты с ними разбирались, ускользнул и сел на последний поезд. – Он вынул из внутреннего кармана листок и отдал Титу. – То самое послание.
Тит вызвал шар света, прочитал записку и протянул ее Иоланте:
– Взгляни.
Послание гласило: «Во время допроса с применением сыворотки правды к леди Калисте вернулись определенные воспоминания. Очевидно, она поделилась информацией, необходимой для захвата мага стихий, что может повелевать молниями».
Значит, леди Калисту все же поймали.
Похоже, она защитила свою память, и заклинание учителя Хейвуда, подавляющее все ее воспоминания об Иоланте, имело лишь временный эффект, который закончился в самый неподходящий момент – прямо посреди беседы с дознавателем Атлантиды.
