Игорь Вагант - Монастырь
Трусость или несвоевременное отступление в тысяче сира Ронана карались смертью, без скидок и долгих разбирательств, и самое малое десять ударов кнутом причитались тому солдату, который отправился в поход не экипированным согласно установленным правилам.
Каждый из них, помимо вооружения, должен был взять с собой уложенные в полотняный мешок заступ, топор, веревку, котелок для варки пищи, немолотого зерна и вяленого мяса на несколько дней, а также флягу, доверху наполненную поском – смесью воды и уксуса, хорошо утолявшую жажду.
Ронан Альбрад любил порядок. Он всегда с толикой презрения смотрел на других командиров Ордена, многие из которых не считали зазорным пить с наемниками и жрать с ними из одной плошки, запанибратски хлопать по плечам и отпускать сальные шуточки. Для своих солдат он предпочитал быть богом. Богом без страха, усталости и сомнений.
Богом, которого ныне в Корнваллисе не было. Были хаос, многозаконие и жалкий в своей слабости король. И еще был магистр Хэвейд, время которого давно прошло. Старик, слишком мягкий и дипломатичный для великой миссии, возложенной на Орден Вопрошающих. Слишком много думающий и размышляющий над тем, как соблюсти интересы сторон. «Не навреди» – гласил его закон, закон бессмысленный и недейственный. С врагами не надо договариваться, врагов нужно разить, давить и размазывать по грязной земле вычищенными до блеска сапогами.
И если то, что задумал Ронан, пройдет без проволочек, он водрузит над Корнваллисом знамя Аира.
Агнаман обо всем доложил ему подробно. Эта история с предполагаемым отравлением короля Идриса пришлась как нельзя более кстати, хотя кто и зачем это сделал, осталось тайной. Но это и не важно. Главное – то, что теперь смерть старого Хэвейда спишут на того же отравителя. А если нет, если решат, что Великий магистр умер вследствие естественных причин, так это даже лучше. Проще. И тогда он, Ронан из рода Альбрадов, как второй в иерархии, с подобающей случаю скорбью будет вынужден взвалить на себя тяжкое бремя управления Орденом.
Нет, не без грусти, но и без угрызений совести. Да, это Хэвейд поднял его до этой высоты, за что Ронан будет вечно ему благодарен. Но старик свое уже отработал, и гонфалоньер, верой и правдой служивший королевству на протяжении без малого десяти лет, достоин занять его место. Тот, кто хочет властвовать, для начала должен научиться подчиняться, а этой премудрой наукой он, Ронан, овладел в совершенстве.
Рыцарь мысленно кивнул самому себе.
Еще раз бегло окинув взглядом лагерь, обустройство которого уже подходило к концу, Ронан развернулся и прошел в шатер мимо вытянувшихся по струнке стражников. Небо стремительно темнело.
– Агнамана ко мне, – буркнул он.
Шатер гонфалоньера Вопрошающих был строг и аскетичен. Никаких кроватей, ковров и купелей. Только грубая дерюга, прикрывавшая земляной пол, походный стул с подушкой и войлочная подстилка, заменявшая постель. Единственной вещью, выдававшей принадлежность помещения, был небольшой богато расписанный сундук, содержимое которого немой Кевин предусмотрительно вытащил и поставил на крышку: пару серебряных бокалов, кувшин и большую бутыль с даремским вином. Ронан Альбрад на дух не выносил запаха эля и прочего дешевого солдатского пойла.
Едва рыцарь успел зажечь свечу, как появился пухлый монашек, как всегда чистенький и чем-то довольный. Не спросясь, налил себе вина и удобно устроился на стуле с подушкой. Гонфалоньер холодно наблюдал за гостем. Монах почитает его за друга, за сообщника. Ну, что же, пока не будем его разубеждать.
– Ну? – спросил он.
Агнаман улыбнулся.
– К завтрашнему дню все будет уже ясно. Мой человек пришлет голубя в Килгерран. Пока мы в пути, – Агнаман неопределенно повел рукой, – получить известия из столицы невозможно.
– Я уже слышал это. Я хочу знать, кто выступит на нашей стороне, если выяснится, что боги даровали Великому магистру долгую жизнь?
Агнаман улыбнулся еще шире.
– Все случится так, как вы изволили приказать. Первородные эорлины вряд ли возжелают спуститься со своих пьедесталов, чтобы склонить слух пусть даже ко второму человеку в Ордене Вопрошающих, и поэтому до того, как обращаться к кому-то из них, я взял на себя смелость дождаться ответа из Анга. Я боялся, что мне нечего будет доложить вам, но не далее как час назад мне доставили оттуда письмо. Гонец ждал нас в условленном месте уже два дня. Судя по всему, погонял лошадь так, словно сам Телар наступал ему на пятки. Похоже, герцог Хильдеберт очень заинтересовался нашим предложением.
Ронан протянул руку. Монах поставил бокал на сундук, вытащил из широкого рукава свернутый в трубку пергамент и вручил его собеседнику. Красная сургучная печать Анга была сломана.
– Я должен был посмотреть, – объяснил Агнаман. Он с довольным видом потер ладони друг о друга.
Кивнув, Ронан развернул пергамент и поднес его к свече. Всего три слова: «Да будет так», и длинная заковыристая подпись внизу листа. Рыцарь презрительно усмехнулся: торгаш привык собственноручно заверять свои бумаги. Что же, хорошо. Воспользуемся одним дураком, чтобы победить другого и обмануть третьего. Да будет так.
* * *
Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками, и хмуро смотрела в затухающий камин. Огонь уже не горел, только покрытые красноватыми прожилками угли время от времени выплевывали крошечные языки пламени.
Дышать было трудно. Ее платья были настолько узкими, что девушка иногда жалела о своих прежних нарядах, в которых можно сидеть, стоять, бегать и лежать, не задумываясь над тем, что тугая шнуровка немилосердно стягивает грудь, а рукава так тесны, что нельзя потянуться без опасения услышать треск лопнувшего шелка. Рукава пришнуровывались к платьям отдельно, уже после того, как ее горничные Миа и Линна, отчаянно пыхтя, заканчивали возиться с бесконечными завязками на спине. По вечерам процедура повторялась наоборот: сначала распускали рукава, потом, в четыре руки, само платье, которое приходилось стягивать через голову.
Сейчас рукава небрежной кучкой валялись на полу; служанки как раз снимали их, когда в покои вошел его Светлость. Повинуясь взгляду господина, обе девушки, пятясь задом и кланяясь чуть не в пояс, вышли из комнаты и аккуратно прикрыли за собой дверь, оставив отца и дочь наедине.
Этирне Тэлфрин, она же Гвендилена, была прекрасна в своей естественности. С распущенными волосами и чудесными, округлыми и одновременно тонкими и изящными руками, белевшими в полумраке.
– Я получил уже три предложения, – говорил Тэлфрин. К дочери он пришел с явно написанной на лице надеждой, что разговор будет короток, однако ж дрова в камине давно превратились в уголья, а он все стоял, вынужденный объяснять, казалось бы, очевидные вещи. – Одно, точнее даже два – от его Высочества Эдана Беркли. Его старший сын уже женат, но двое помладше, Крон и Эйдвир, готовы стать тебе добрыми мужьями. Еще одно – от герцога Бедвира. И даже от Оффы Ллевеллина, хотя тамошние эорлины уже давно женятся только на своих сестрах и дочерях. И последнее, четвертое, прибудет завтра утром. Его Величество король Корнваллиса сообщил, что желает вести переговоры на предмет женитьбы. Он молод, говорят, умен и хорош собой.
