Алина Лис - Школа гейш
Да сколько можно! Неужели он даже в чайном домике не может расслабиться?
Господин Кудо залпом допил содержимое чаши, швырнул в пустую посудину несколько серебряных монет и кивнул почти обнаженной красотке.
По дороге к одному из домиков любви мысли начальника службы безопасности снова свернули на проторенную дорожку.
Даймё и сёгун делят власть, а страдает Оясима.
Хороший военачальник — клыки и когти страны. Такухати любят солдаты, признает знать. Опять же не стоит забывать, что у сёгуна нет наследника. И если Такеши не найдет принцессу Миако, амбиции генерала придутся очень кстати.
Акио Такухати будет хорошим правителем. Эссо процветает — на дорогах нет разбойников, рынки полнятся товарами, крестьяне исправно платят налоги.
А сёгун требует, чтобы господин Кудо собственными руками уничтожил надежду на мир в стране!
Они вошли в домик, и гейша заворковала низким чувственным голосом, вопрошая, чего желает господин.
— Разденься. — Такеши опустился на футон. — Ты красивая, хочу посмотреть на тебя.
Она медленно развязала наспех завязанный после танцев пояс. Повела плечами, позволяя кимоно стечь на пол у ног шелковой лужицей. Медленно, дразнясь, потянула вверх подол нижней рубахи.
И правда хороша! Даже синяк на коленке ее не портит.
Синяк был тщательно запудрен, но господин Кудо привык обращать внимание на мелочи.
Девушка сняла рубаху и жестом притворной скромности прикрыла грудь. Изображая смущение, которое скорее пристало бы невинной девице, она отступила к стене и замерла вполоборота, томно глядя поверх плеча.
Взгляд Такеши невольно скользнул по миниатюре на стене рядом с гейшей. На миниатюре скалился тигр, похожий на фамильный знак Аль Самхан.
А ведь скоро прибудет самханское посольство во главе с принцем Джином. Это значит, что наступят горячие деньки. Можно ставить сотню золотых рё против дырявой ветоши, что принц Джин сделает все, чтобы восстановить резидентуру, которую господин Кудо так ловко накрыл всего несколько месяцев назад.
Да-да! Пусть дураки говорят о свадьбе, Такеши Кудо точно знает, с какой целью один очень ловкий и умный принц плывет на Благословенные острова.
И все-таки зачем самханцам потребовалась выдавать Тэруко Ясуката именно за Джина? Единственного из принцев Аль Самхан, который не мог претендовать на титул правителя.
Самурай без магии — урод, неполноценный калека. Калека не сможет стать правителем, какими бы исключительными личными качествами он ни обладал.
Почему же Самхан так отчаянно настаивал на браке, пожертвовав ради него аннексиями?
Когда господин Кудо задумывался об этом, его не оставляло неприятное чувство, что он что-то упустил из виду.
— Господин! — Обиженный женский голос вырвал его из раздумий. Такеши взглянул на гейшу — она так и стояла у стены, но теперь ее взгляд из призывного превратился в недоуменный. Кажется, девушка была уверена, что он подойдет к ней.
— Я вам не нравлюсь?
Когда мужчина в присутствии красивой обнаженной женщины думает об агентурной сети чужого государства — это плохой сигнал.
— Нравишься, — устало сказал Такеши. — Ты очень красива. Иди сюда, милая, сыграй мне на флейте.
— А еще в тот год… ик… сёгун поднял пошлины на самханский шелк. Бедные наши красавицы, они так плакали без новых нарядов… — Хидео сам всплакнул от полноты чувств. Потом понял, что потерял нить повествования и посмотрел в чашу, в надежде найти ее там, но обнаружил только пару прозрачных капель на донышке. — Как, уже все? — пьяно изумился он. — Мне нужно еще саке… ик! Ну и здоров же ты пить!
— Благочестивому и праведному Будда помогает во всех начинаниях, — важно ответствовал кругленький монах. И залпом выдул чарку размером с добрый кувшин. На его лоснящейся ряхе (назвать этакие щеки лицом казалось Хидео как-то неправильно) было написано такое довольство собой и умиротворенность, какое может быть только у совершенно не отягощенного мирскими заботами и проблемами человека, да к тому же с безупречно чистой совестью.
А пил-то как! Хидео, прозванный среди контрабандистов портовой Идогамы за свои способности к распитию спиртного «Бездонной глоткой», с изумлением понял, что проигрывает спор. Впрочем, саке настраивало бывшего капитана на миролюбивый лад, и вместо обиды на такое положение вещей он проникся к более удачливому сопернику искренним уважением.
Это ж надо столько пить и чтобы ни в одном глазу!
— Что-то с тобой не так! — Он погрозил раздвоившемуся монаху пальцем и вдруг обнаружил, что палец тоже раздвоился. — Куда в тебя столько лезет?
— Тренировка, мой друг! Годы тренировки. — Усы у подозрительного монаха победно раздулись. С ними, с усами то бишь, тоже было что-то сильно не так, но Хидео никак не мог ухватить мысль, она вдруг стала скользкой и верткой, как угорь. Сновала рядом, а в руки не давалась.
— Ик… О чем я говорил?
— О гребне, — с готовностью подсказал монах. — Золотом гребне с сапфирами, который ты продал год назад, чтобы купить своему сыну корабль.
— А-а-а… его дала та дама… ик!
— Какая дама?
Саке в чаше появилось будто само собой. Хидео подумал и отхлебнул. Немного, только для обозначения, что не сдался и все еще пьет наравне с гостем.
— Бедняжка бежала… ик! — Он понизил голос. — Я не говорил тебе этого, но она была не из простых.
— Купчиха? — небрежно спросил монах, вливая еще порцию саке себе в глотку.
— Если бы! Особа, приближенная к императору. — Хидео выразительно ткнул пальцем в небо. То ли намекая на божественную природу почившего императора, то ли просто потому, что так получалось внушительнее. — С самураем была, не одна. Сказала, от мужа ейного бегут. Ик… От мужа! Как же! Я человек, может, и простой, но сложить пару палочек умею. Зачем бы благородной даме бежать от мужа с простым самураем? Да еще с дитем! Да как раз через две недели после Кровавой ночи!
Собутыльник мгновенно уловил намек и оживился:
— Думаешь, они от сёгуна бежали?
— У-ве-рен! Вот я гребень и попридержал, чтобы не всплыл. Мне неприятностей от сёгуна не нать… Не, Хидео Симидзу, может, и не благородных кровей, но не дурак! — Палец упорно раздваивался, а то и расстраивался. Мелькнула где-то на периферии сознания мысль, что стоило бы попридержать язык, как когда-то попридержал гребень. Разве дело — хранить столько лет тайну, чтобы выболтать ее случайному собутыльнику во время попойки?
А с другой стороны, монах определенно был своим парнем. Все понимал, имел удивительно верные суждения о жизни, и рушить создавшуюся душевную атмосферу как-то не хотелось.
