Брендон Сандерсон - Сокрушитель Войн
– Что? – Гимн вытянул руки. – Давайте, пора одеваться.
Они поспешили к нему. Вскоре пришел Лларимар. Гимн часто задавался вопросом, насколько же рано тот встает, поскольку, когда сам Гимн просыпался, его жрец всегда уже был рядом.
Лларимар смотрел на него, подняв бровь.
– Вы сегодня бодры, ваша милость.
Гимн пожал плечами:
– Просто почувствовал, что пора вставать.
– На целый час раньше обычного.
Гимн вскинул голову. Слуги продолжали его одевать.
– В самом деле?
– Да, ваша милость.
– Ну надо же, – только и сказал Гимн, кивая слугам, которые, полностью облачив его, отступили в сторону.
– Тогда перейдем ко снам? – спросил Лларимар.
Гимн помедлил, а в его сознании пронеслись образы. Дождь. Буря. Шторма. И блестящая красная пантера.
– Не-а, – ответил он, направляясь к двери.
– Ваша милость...
– Поговорим о снах потом, Тушкан, – бросил Гимн. – У нас есть более важная работа.
– Более важная работа?
Гимн дошел до двери и с улыбкой развернулся:
– Я хочу вернуться во дворец Звезды Милосердия.
– Но зачем?
– Понятия не имею, – радостно ответил Гимн.
Лларимар вздохнул:
– Хорошо, ваша милость. Может, сначала посмотрим картины? Люди заплатили большие деньги за возможность узнать ваше мнение, и они с нетерпением ждут, что вы скажете об их участи.
– Хорошо, – согласился Гимн Света. – Но давай побыстрее.
* * *Гимн воззрился на картину.
Красное на красном, оттенки столь трудноуловимые, что художник должен был обладать как минимум третьим возвышением. Жесткие, яростные красные тона, схлестнувшиеся подобно волнам – волнам, что лишь отдаленно напоминали людей, но как-то передавали образ столкнувшихся армий лучше детальных реалистичных картин.
Хаос. Кровавые раны на кровоточащей коже и обагренная кровью униформа. В красном было так много жестокости. В его собственном цвете. Гимн как будто бы сам присутствовал при этом – он ощущал, как отображенное на картине смятение потрясает его, дезориентирует, подавляет.
Волны людей приближались к фигуре в центре. К женщине, изображенной несколькими размытыми мазками кисти, но тем не менее различимой. Она стояла высоко, будто на вершине схлестнувшихся волн, застывших в момент столкновения солдат, ее голова откинута назад, а рука поднята.
И она сжимала абсолютно черный меч, вокруг которого красное небо становилось темнее.
– Битва при Сумеречных Водопадах, – тихо сказал стоявший позади Лларимар. – Последнее сражение Всеобщей войны.
Гимн кивнул. Откуда-то он это знал. Лица многих солдат имели серый оттенок. Безжизненные. Именно во время Всеобщей войны их впервые во множестве выпустили на поле боя.
– Я знаю, что вы недолюбливаете батальные сцены, – продолжил Лларимар. – Но…
– Эта мне нравится, – перебил жреца Гимн. – Очень.
Лларимар замолчал.
Гимн Света не сводил глаз с картины, на которой перетекающие красные тона были выполнены столь тонко, что создавали скорее ощущение войны, чем ее изображение.
– Возможно, это лучшая картина из всех, что попадали ко мне.
Жрецы на другой стороне комнаты принялись неистово записывать. Лларимар обеспокоенно уставился на него.
– Что? – спросил Гимн.
– Ничего, – ответил Лларимар.
– Тушкан… – Гимн пристально посмотрел на жреца.
Тот вздохнул:
– Я не могу ответить, ваша милость. Не могу нарушать ваше впечатление от картин.
– В последнее время многие боги стали одобрять батальные сцены, верно? – спросил Гимн, вновь поворачиваясь к полотну.
Лларимар не ответил.
– Возможно, это еще ничего не значит, – сказал Гимн. – Наверное, мы просто реагируем на споры при дворе.
– Да, пожалуй, – согласился Лларимар.
Гимн Света замолчал. Он знал, что Лларимар не считает, что «это ничего не значит». В его представлении Гимн не просто высказывал свои впечатления от картин, а предсказывал будущее. Что он предрек сейчас, одобрив изображение войны в таких ярких, жестких красках? Была ли это его реакция на сны? Но прошлой ночью он наконец-то не видел снов о войне. Да, ему снился шторм, но это не то же самое.
«Не стоило говорить», – подумал он. И все же отзывы на картины казались единственно важным его занятием.
Он воззрился на яростные мазки краски. Каждая фигура намечена несколькими треугольными штрихами, но они были прекрасны. Может ли война быть прекрасной? Как он может видеть красоту в том, как серолицые сталкиваются с живыми, как безжизненные убивают людей? Эта битва даже не была решающей. Она не определила исход войны, хотя в ней и погиб лидер Панского Союза – королевств, объединившихся против Халландрена. Конец Всеобщей войне положила дипломатия, а не кровопролитие.
«И мы в самом деле думаем о том, чтобы все начать заново? – подумал Гимн, по-прежнему завороженно глядя на красоту. – Не приведет ли к войне то, что я делаю?
Нет. Нет, я буду осторожным. Я помогаю Авроре укрепить фракцию. Это лучше, чем позволить событиям проходить мимо меня. Всеобщая война началась именно потому, что королевская семья проявила неосторожность».
Картина продолжала его притягивать.
– Что это за меч? – спросил Гимн.
– Меч?
– Черный. В руке у женщины.
– Я… я не вижу меча, – признался Лларимар. – Честно говоря, я и женщины не вижу. Для меня картина состоит только из широких мазков кисти.
– Ты сказал, что это битва при Сумеречных Водопадах.
– Это название картины, ваша милость, – пояснил Лларимар. – Я решил, что вы так же озадачены, как и я, поэтому сказал, как художник ее назвал.
Оба замолчали. Наконец Гимн Света отвернулся и отошел от картины.
– Хватит на сегодня живописи. – Он помедлил. – Не сжигайте эту картину. Сохраните для моей коллекции.
Лларимар с поклоном принял приказ. Двинувшись прочь из дворца, Гимн постарался приободриться, и это ему удалось, хотя воспоминание об ужасной и прекрасной сцене осталось в сознании. Оно смешалось с памятью о последнем сновидении, в котором сталкивались ветра бури.
Но даже это не могло омрачить его настроение. Кое-что изменилось. Кое-что воодушевило его. При Дворе Богов случилось убийство.
Он не знал, почему оно его так интригует. Это событие следовало воспринимать как трагическое или расстраивающее. Но всю свою жизнь он ни в чем не знал недостатка. Ответы на его вопросы, любые развлечения по его капризу. По воле случая он стал гурманом. И лишь в двух вещах ему было отказано: в знании о его прошлом и свободе покинуть двор.
Эти ограничения в ближайшее время не исчезнут. Но здесь, в пределах двора, в таком безопасном и комфортном месте, что-то пошло не так. Какая-то мелочь. То, что проигнорировало большинство возвращенных. Никому не было до этого дела. Значит, никто не станет возражать против расспросов Гимна?
