Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли

– Амелия, прошу тебя! – проговорил Николас. – Никакая любовь не вынесет того, что ты собираешься сделать!

– Ты хочешь сказать, что больше не будешь меня любить? – Голосок у нее был тонкий, как у ребенка.

– Нет, – ответил он, – это твои чувства станут другими.

– Никогда!

Софи оглянулась, ища хоть какое-то оружие. У печи обнаружилась кочерга, и, схватив ее, девушка ринулась вслед за роботами. Нагнав, она со всей силы ударила первого куда смогла. Из его суставов брызнуло жидкое серебро.

В следующее мгновение твердые металлические пальцы сомкнулись у нее на горле.

А еще миг спустя все внезапно прекратилось. Все автоматоны замерли, где стояли, превратившись в медные статуи. Валериан освободился от двоих, что держали его, и разогнул руки третьего на шее Софи. Она упала ему на грудь, и какое-то время – пусть даже совсем чуть-чуть – одни лишь его руки служили ей опорой.

– Что случилось? – прошептала она.

И тут же увидела сама.

Николас лежал, распростертый на панели. Все еще держась за последний выключатель.

– Я говорила, чтобы он этого не делал! – Амелия, рыдая, повалилась прямо на грязный пол. Шелк ее платья уже совсем почернел у подола. – Я приказывала ему! Он не может меня ослушаться. Как он смеет!

Софи в удивлении рассматривала поверженный автоматон.

– Ты же не говорил ему выключить последний тумблер, – тихо сказала она Валериану.

– Нет, – так же тихо ответил он.

Весь день по дому сновали алхимики. Механики приходили и уходили. Говорили они только с Валерианом. Лорд Оберманн едва заметил, что со слугами что-то не так. Когда ему сообщили о трудностях с автоматонами, он громко оплакал те счастливые дни, когда все слуги были живые и не ломались, и незамедлительно отбыл к себе в «Уайтс» – обедать и играть в вист.

Уже на следующее утро все было в абсолютном порядке. Дом работал как часы. Когда над нею склонилась механическая горничная, Софи проснулась и чуть не закричала, чуть не опрокинула яйцо всмятку и чашку какао прямо ей на накрахмаленное платье. Овладев собой, юная леди ограничилась тем, что заглянула поглубже в ее стеклянные глаза – в горящее далеко за ними пламя.

– Если бы ты могла пожелать чего угодно, что бы это было? – спросила Софи.

– Я хочу только одного – быть хорошей и верной служанкой, – отвечала горничная.

После всего, что случилось позавчера, Софи сомневалась в правдивости ее слов. Она собралась было потребовать от ответа получше, но вовремя вспомнила, что непокорство дается роботам нелегко. Оно и ей давалось нелегко, вот в чем дело. И в ее сердце неожиданно шевельнулось сочувствие.

Поэтому Софи послушно проглотила завтрак. И даже позволила автоматону одеть ее в утреннее платье, не докучая дальнейшими расспросами.

По дороге вниз она повстречала Амелию. На той была шляпка с лентой вишневого цвета и отороченный кружевом элегантный жакет. Барышня Оберманн выглядела так чинно и безупречно, что ее перемазанное сажей, обезумевшее от страсти позавчерашнее лицо казалось дурным сном.

– Надеюсь, мы все еще друзья, кузина, – улыбнулась Амелия.

– Конечно, – сказала Софи без особой уверенности.

– Валериан говорит, он позаботится, чтобы папа́ не принуждал меня к замужеству. Мне оставят Николаса, так что я весела, как птичка! Никакая клетка меня не удержит!

Вот ведь избалованная девица, подумала про себя Софи, но вслух ничего не сказала. Впрочем, в первый раз за всю историю ей стало жальче Николаса, чем Амелию.

– Скажи мне только одну вещь, кузина, – начала Софи. – Николас тебе служит. Он не может ставить твои желания превыше своих собственных. Тебя это совсем не беспокоит?

– А разве беспокоит папа́, что мама́ ведет его дом, устраивает приемы для его друзей, выбирает на ужин блюда, которые нравятся ему, а не ей?

– Полагаю, что нет. Но это говорит отнюдь не в его пользу.

Амелия улыбнулась и, взяв Софи за руку, нежно пожала ее.

– Я никогда не хотела для себя жизни, как у нее. Но ты, мне кажется, хочешь…

– О чем ты?

– Мой брат тебя искал, – Амелия махнула рукой в сторону лестницы.

И пока Софи взлетала по ступенькам, она, мурлыча что-то себе под нос, двинулась в сторону Голубой гостиной.

Валериан стоял на балконе над нею, опершись о перила. Софи показалось, что выражение глаз у него какое-то… непривычно мягкое.

Внизу Амелия кружила в вальсе с автоматоном, переплетя свои розовые пальчики с его металлическими. Танец их по мраморному полу был идеально точен – как движение стрелки по циферблату часов.

В детстве Валериан всегда был добросердечным. Кажется, годы изменили его меньше, чем думала Софи.

– Ты рад? – спросила она.

– Какой брат не обрадуется, видя свою сестру счастливо пристроенной? – серьезно сказал он, но поймал ее взгляд и улыбнулся. – Ну, хорошо. Возможно, это не совсем то, что я себе представлял, но да, я рад, что она счастлива.

Подумать только! Даже после того, как Амелия безрассудно рисковала его жизнью в пылу своей дурацкой страсти, он все равно желал ей добра. Он управлял семейными финансами, и ее отказ выходить замуж бил по нему так же сильно, как по отцу, лорду Оберманну, и все равно его в первую очередь заботило ее благополучие. Кажется, все, чего он хотел в жизни, – это заботиться о семье.

Хоть бы он еще дал кому-то позаботиться о нем самом!

Софи кашлянула.

– Твоя сестра сказала, что ты желал переговорить со мной. Я и сама намеревалась с тобой поговорить. О моих средствах. Мне известно, что ваша мать рассчитывала на брак Амелии с сэром Томасом, чтобы рассчитаться с некоторыми долгами, и вот я подумала, что могла бы, возможно, выплатить…

– Это весьма щедро с твоей стороны, но совершенно невозможно, – прервал ее Валериан, побледнев. – Твой будущий супруг…

Тут он прикусил язык и решил начать сначала.

– Да, мама́ никогда не скрывала своих надежд в этом отношении, но я совершенно определенно дал ей понять, что ты должна как следует выйти в свет и насладиться первым сезоном дебютантки. Она сама представит тебя ко двору, все как полагается. Софи, ты знаешь, я не охотник за деньгами…

– Ты все еще считаешь меня ребенком, – горячо возразила Софи. – Но, поверь, я сумею отвергнуть любое предложение, которое придется мне не по нраву!

– Одно то, что ты сама в состоянии постоять за себя, еще не повод проверять характер! Я прекрасно понимаю, в каком неудобном положении ты оказалась – в одном доме со мной, моей матерью и ее интенциями. Ты – алмаз чистой воды, Софи, – добавил он со вздохом. – И я не хочу, чтобы ты разменивалась на меня.

– Как я могу разменяться на тебя, если ты так никогда и не дал мне подобной возможности? – лукаво спросила она.

Разумеется, прошло целое долгое мгновение, прежде чем Софи поняла, что сказала. Невыносимый стыд затопил ее. Что он теперь о ней подумает?

И ведь как бы горько она себя ни стыдила, ей все равно придется встречаться с ним по утрам глазами над – неразбитой, хочется надеяться – чашкой какао.

Конечно, Валериан мог решить, что она недопустимо для леди прямолинейна, но и трусихой ей быть совсем не хотелось. Софи решительно вздернула подбородок… и увидала на лице Валериана выражение, которого совсем там не ожидала.

– Софи, – сказал он, не то делая выговор, не то восхищаясь, – то, как ты обращаешься с кочергой… и как готова поцеловать кого угодно, если это нужно для спасения семьи…

– Прекрати, это нечестно! – Она засмеялась, сама не веря своему счастью.

– Возможно, ты позволила бы мне…

– Ну неужели нет? – воскликнула она и, доказав на практике, что угроза семейным ценностям – отнюдь не единственный способ заставить ее что-то сделать, поцеловала его.

М.Т. Андерсон

Механический оракул

Пустынная ящерица, чарующая взор, стремительная и в бегстве, и в атаке, может достичь полной зрелости только в самых суровых условиях, в жесточайшей из пустынь, лишенной благодатных рос, нещадно палимой солнцем. Таким же был и Марк Фурий Медуллин Махинатор – изобретатель механического оракула. Не доведись ему вырасти в крайних муках и лишениях, может, он никогда и не открыл бы стохастикон, принесший великому Риму столько побед и столько горя.