Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли

И она гордо тряхнула локонами.

– Зато он может стать равнодушным. Может потерять к тебе интерес – просто оттого, что переедет в новый дом с другой центральной системой. Все наши автоматоны привязаны к дому. Если ты увезешь его отсюда, он может измениться до неузнаваемости, – терпеливо сказала Софи.

– Любой человек может. – Голос Амелии сделался ломким. – Ты вот определенно изменилась. Но Николас любит меня!

– Он предугадывает твои желания, как любой хороший слуга, – возразила Софи. – Он не способен чувствовать – просто делает то, что ты хочешь. Я могу тебе это доказать.

Амелия заколебалась, и тут-то, в этот самый момент, Софи поняла, насколько бедняжка сомневается в своем кавалере.

План Софи был предельно прост.

– Ты будешь учить меня танцевать точно так же, как Амелию, – приказала она автоматону.

Учитель танцев поклонился и изящно протянул ей руку. Пожатие было легче пуха, а когда его прекрасное лицо обратилось к ней, Софи увидела, что его изваяли абсолютно бесстрастным – наверняка специально. Как Амелия вообще умудрилась разглядеть там что-то еще, кроме собственного отражения?

– Тебе нравится танцевать? – спросила Софи, стараясь расслабиться в его объятиях.

О, он действительно был большой мастер! Они кружили по зеркальному полу, словно металлическая музыка, доносившаяся из его грудной клетки, была большим бальным оркестром.

– Да, миледи, – ответил он идеально любезно.

– Я танцую не хуже Амелии? – продолжала допрос Софи.

– Вы обе прекрасно танцуете, – отвечал он. – Но ей было бы полезно попрактиковаться с бо́льшим количеством партнеров.

– А ты не стал бы ревновать? – с тонкой улыбкой поинтересовалась его партнерша.

– Я ревную к каждому мгновению, которое Амелия проводит за пределами этой комнаты, – сказал робот.

Софи встала как вкопанная.

– Это абсурд! Признай, ты говоришь так только потому, что думаешь, будто она этого хочет!

Он ничего не ответил.

– Ты должен делать, что тебе говорят! – воскликнула Софи. – Признай это, потому что я так хочу. Ты не смеешь меня ослушаться!

– Я никому из вас не могу причинить вреда, – сказал автоматон. – Я не должен ранить чувства Амелии.

– Вот! Ты сам это сказал! – Софи вырвалась из его объятий и уставила в медную грудь обвиняющий перст. – Ты говоришь ей то, что она хочет услышать, потому что не должен ранить ее чувства!

– Я не знаю, почему я такой, какой есть, – ответил он, но Софи знала, что его голос – не более чем сокращение мехов под действием приводного механизма. – Я могу отвечать только так, как меня запрограммировали.

По его сияющему лику невозможно было прочесть ровным счетом ничего. Воистину он таков, каким его сделали.

– А что, если я скажу тебе меня поцеловать? – требовательно вопросила Софи. Робот, казалось, заколебался. – Тогда целуй. Я приказываю.

Его ледяные губы на ее устах были вкусом победы. Честно говоря, не так она себе представляла свой первый поцелуй… Девичьи мечты о Валериане были куда как слаще… Но мечтами сыт не будешь, а они тут делом заняты!

– Как ты мог! – В комнату вошла Амелия, скрывавшаяся в тени холла.

О, как много она ему тогда сказала! Что он не настоящий, что он ни на что не годен. Что она велит отсоединить его от системы и продать на запчасти.

Софи потихоньку выскользнула из гостиной, твердя себе, что слова Амелии никак не смогут задеть Николаса… раз уж в нем все равно нет ничего, кроме металла и пара.

Проснувшись на следующее утро, Софи тщетно ждала служанку, которой полагалось развести огонь в камине и помочь ей одеться. Служанка не пришла.

К тому времени, когда Софи спустилась к завтраку, леди Оберманн уже пребывала в серьезном расстройстве.

Прямо перед нею на скатерти красовались останки чашки какао, которую сервировочный механизм с такой силой брякнул об стол, что она разбилась.

Никаких извинений не последовало. Горячий шоколад лужицами стоял в осколках фарфора с цветочным узором; ломтики сливового пирога валялись по всему паркету.

– А это еще что такое? – осведомилась Софи.

– Дом разгневан. Он нас наказывает! – Леди Оберманн скорбно прижимала к корсажу вышитый носовой платок. – Где Валериан? Где Генри? Кто-то же должен что-нибудь сделать!

– Наказывает нас? Но это невозможно! – прошептала Софи. – Они не могут! Роботы не для того сделаны, чтобы…

– Но они смогли! – перебила ее, всхлипывая, леди Оберманн. – Дом сказал, что любит Амелию, и Амелия тоже любит его.

– Что, весь дом? У нашей Амелии роман с архитектурой? – воскликнул, входя, Валериан.

Софи захихикала и заработала от леди Оберманн мрачный взгляд.

– Это тот учитель танцев! – заявила мать семейства. – То есть я думала, что это он, но, кажется, весь дом чувствует себя… причастным.

– Надеюсь, она, по крайней мере, не допустит, чтобы за ней ухаживала моя комната, – легкомысленно отозвался Валериан. – С ее стороны это было бы настоящее предательство. Не уверен, что смогу стерпеть подобную измену.

– Как ты можешь?! Как ты можешь шутить в такое время! – снова захлюпала леди Оберманн.

– Я и не думал шутить, заверяю вас, мама́, – серьезно сказал он. – Я чрезвычайно взволнован. Но вы же знаете Амелию – если она чего решила, ее уже не остановишь. Я понимаю не больше вас, но вот этого ее капризы точно не стоят.

И он обвел широким жестом руины завтрака.

– Ты невыносим! – Леди Оберманн пригвоздила его взглядом. – Ты говоришь о своей сестре!

– Давайте спросим Уэксли, что он обо всем этом думает, – сказал Валериан, поднимая руки жестом капитуляции. – Идемте, Софи!

Как будто они вдвоем отправлялись навстречу приключениям!

На обычном посту в холле Уэксли не было. Его нашли в танцевальной гостиной. А вот учителя танцев на месте не оказалось – хотя его оттуда никто не отпускал.

– Как это все понимать, Уэксли? – обратился к нему Валериан.

– Мы приносим самые искренние извинения за все причиненные неудобства, мастер Оберманн, – промолвил дворецкий.

– Кто-то из вас посмел дерзить моей матери?

– Наша программа состоит в том, чтобы служить вам и постоянно учиться делать это все лучше и лучше. Мы повинуемся нуждам всех членов семьи. Иногда случается так, что их потребности вступают между собою в конфликт. Иногда образ наших действий может даже напоминать непослушание, но на самом деле мы никогда не осмелились бы оспаривать ваш авторитет. Если вы полагаете, что мы ведем себя вразрез с вашими желаниями, поставьте в известность изготовителей, и они изменят наши программы.

– Хорошо, хорошо. Но все-таки, что означает ваше поведение? Что вы хотите нам сказать?

– Николас любит Амелию, хотя она гораздо выше его по положению.

Есть что-то совершенно ужасное в том, как металлический рот проскрежетал эти невозможные, немыслимые слова, подумалось Софи.

– По положению? – Зато у Валериана они явно вызвали самый неподдельный интерес. – Но у него нет никакого положения!

– Именно так, сэр, – ответил дворецкий.

– А вы все, стало быть – одна… личность?

Щедрое слово, сказала Софи самой себе, не каждый на такое решится.

– Если Николас любит Амелию, значит ли это, что ее любит весь дом, как предположила моя мать? Значит ли это, что ее любите, например, вы?

– Мы – дом, но мы – и мы сами тоже, наша часть дома. Николас любит Амелию – и мы тоже, потому что ее любит он.

– Но вы не можете быть тем и другим сразу! – вскричала Софи. – Ты либо индивидуум, либо нет!

– Мы не такие как вы. – Дворецкий повернулся к ней. – Мы работаем не так как вы. Вы, мисс, дурно поступили с Николасом, использовав его в своих целях.

– Софи? – вмешался Валериан. – Что у вас там произошло?

– Ничего особенного. Я просто продемонстрировала Амелии, что Николас не может ее любить. Я сказала, чтобы он меня поцеловал, и он поцеловал. У него нет собственных чувств, которые помешали бы это сделать. Как он сам и сказал, он любит ее, потому что она желает быть любимой.