Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
— Точно. И этому ты меня учил, когда мне было десять лет. Но и теперь, триста лет спустя, мне попадаются священники, которые учат тому, что верить в теорию Дарвина греховно.
— Человечество естественным образом противится переменам, — вздохнул Векс. — Порой мне кажется, что ваш род следовало бы назвать Homo habitualis[6].
— «Человек привычки»? Вот как? — улыбнулся Род. — Но думаю, это не относится к монахам.
— Я бы не стал их исключать из этого ряда. И Церковь не стала бы, обзаведись она мировым господством. На самом деле, если бы так случилось, монашеские облачения могли бы стать обязательными для всех.
— Ну нет, это уж ты загнул! Как бы тогда можно было с первого взгляда отличить священнослужителя от мирянина? Ведь тогда духовенство лишилось бы привилегий. Но в одном я не сомневаюсь: какую-нибудь единую форму одежды для мирян церковники бы наверняка изобрели и ношение всякой другой одежды объявили бы преступлением.
— Это наверняка вызвало бы сопротивление народных масс, Род. А вот объявить нарушение формы одежды грехом Церковь вполне могла бы, и тогда народ послушался бы.
Род поежился.
— Тут ты, похоже, прав. Никогда не стоит недооценивать чувство вины.
— Я и не недооцениваю, — негромко отозвался Векс. — Уверяю тебя.
— Отец Матфей! К нам идут!
Отец Бокильва оторвал взгляд от раствора, которым он обмазывал стены. Все мышцы его тела напряглись, однако когда он окликнул дозорного на сторожевой вышке, голос его прозвучал более или менее спокойно.
— Поднимай тревогу, брат Феннель. Что, снова разбойники?
— Нет, отец Бокильва, это братья из нашего ордена. Однако я не вижу тонзур. У них на головах блестят стальные шлемы.
Отец Бокильва замер.
— Вот как? Что ж, у нас тоже есть стальные шлемы. Поднимай тревогу, но не забывай: они из нашего ордена.
Сверху послышался звонкий свист, и по всему лугу занятые своими делами монахи прекратили работы и обернулись к сторожевой вышке.
Отец Бокильва с улыбкой обернулся к монаху, что стоял рядом с ним.
— Брат Иеремия, я так думаю, у брата Арнольда и брата Орто уже готов обед. Будь так добр, попроси их накрыть на стол через часок. У нас гости.
«Гости» с угрюмыми лицами прошагали по траве между бороздами вспаханной земли. Поглядывая на выстроившихся по обе стороны монахов, они крепче сжимали свои посохи. Естественно, монахи-беглецы не выдержали и принялись выкрикивать:
— Брат Ландо! Вы только полюбуйтесь на него!
— Отец Мило! Вот уж радость видеть тебя!
— Эй, брат Бриго! А ты, похоже, по-прежнему чревоугодничаешь!
А потом хозяева принялись обнимать гостей, хлопать по спине. О посохах, палках и кинжалах было забыто.
Отец Бокильва радовался больше других.
— Добро пожаловать! — звучал его голос громче всех. — Добро пожаловать, братья наши! Что за радость видеть вас! Великая радость!
— И мы, и мы рады видеть вас, — с усмешкой проговорил предводитель делегации, обнял отца Бокильву за плечи, затем отстранился и посмотрел ему в глаза. — Однако, отец Матфей, нехорошо ты поступил с нашим добрым аббатом.
— Ни слова об этом, отец Фома! Ни слова! — Отец Бокильва положил руку на плечо гостя и повел его к дому. — Отец Арнольд и брат Орто все утро хлопотали, готовили угощение, и сперва вы должны поесть, а уж потом будем говорить о делах.
Обед прошел на диво весело. Монахи, не видевшие друг друга целый месяц, хохотали и сплетничали. По обоюдному молчаливому согласию об аббате даже не упоминали до тех пор, пока отец Фома не откинулся на спинку стула с блаженным вздохом и стал орудовать зубочисткой.
— Ох! Наша трапезная тоскует по тебе, брат Орто!
— Но еда у нас самая скромная, — улыбнулся брат Орто, хотя явно был доволен похвалой. — Всего-то хлеб, сыр да яйца. Вот ежели вы к нам через годик наведаетесь, не сомневаюсь — мы вас и мясом сумеем угостить.
Отец Фома изумленно вздернул брови.
— Только через год? Будет тебе, брат! Если ты теперь вернешься с нами в монастырь, у тебя будет вдоволь свинины для жарки и даже неплохая говядина!
— Так, значит, — заметил отец Бокильва, — вы хотите, чтобы мы вернулись, только потому, что скучаете по стряпне брата Орто?
— Время для шуток миновало, отец Матфей, — серьезно ответил отец Фома, склонился к столу и нахмурился. — Вы давали обет повиновения аббату, и теперь он просит вас вернуться под кров нашей обители. — Он извлек из складок сутаны свиток и положил его на стол перед отцом Бокильвой. Тот даже не пошевелился. Тогда отец Фома предложил ему: — Распечатай свиток, если сомневаешься в моих речах!
— В твоих речах я нисколько не сомневаюсь, отец Фома, — спокойно ответствовал Бокильва. — Однако у нас есть и другие обязательства, которые намного выше нашего долга перед милордом аббатом.
— Не может такого быть. О каких обязательствах ты говоришь?
— О нашем долге перед Папой.
— Папа не имеет права распоряжаться на Грамерае, — вступил в разговор другой монах. — И никогда не имел.
— Вот как? — Отец Бокильва с улыбкой повернул голову к нему. — И откуда тебе это ведомо, брат Мелансо?
— Оттуда, что нам так говорил отец наш аббат!
Отец Бокильва подавил желание съязвить и сказал только:
— А нам представляется так, что он ошибается.
— Он не может ошибаться — он аббат, — поспешно проговорил отец Фома.
— Не может? — Отец Бокильва вздернул брови и посмотрел на отца Фому. — Что же он, непогрешим?
Отец Фома покраснел.
— Уж точно, он мудрее тебя!
— Почему же? Господь не поставил его на его место за его познания, отец Фома. Он был избран на конклаве всей братией, а избрали его за то, что он обладает даром умения объединять всех для общих трудов, а вовсе не за его познания в богословии.
— Если его избрали из-за этого, стало быть, избрали и из-за всего прочего!
Но отец Бокильва покачал головой:
— Я всего лишь избрал его аббатом, отец Фома. Аббатом, а не королем.
Отец Фома откинулся на спинку стула. Лицо его стало бесстрастным.
— Ну вот мы и договорились до самой сути. Наш добрый господин аббат не желает царствовать, отец Бокильва. Он желает только печься о том, чтобы их величества вели себя высоконравственно.
— Quid est[7], что он предполагает следующее: как только он объявит, что то или иное деяние неверно, их величества от такового деяния откажутся.
— Разве это неправильно?
— В этом есть смысл, — согласился отец Бокильва, — однако это попахивает и тем, что, когда милорд аббат велит их величествам совершить деяние, которое, на его взгляд, будет правым; король и королева будут обязаны выполнить его требования.
