Айя Субботина - Время зимы
— Нет, я не оставлю Артум без защиты и глаз. Ступай, Берн, только тебе я доверяю равно, как самому себе.
Северянин чеканным шагом пересек тронный зал, последний раз глянул на Раша, уже открыл рот, чтоб что-то сказать, но смолчал.
Когда в стенах остались лишь они вчетвером, Конунг обратился к толстяку.
— Хорт, позаботься, чтоб из казны выделили достаточно золота на фураж и продовольствие.
— Как велишь, владыка. — Брюхатый расшаркался и, спросив разрешения удалиться, покинул их.
Рашу не нравилось, что его все так же не замечают. И то, как Эрик смотрел на него: шамаи словно обдумывал скорую расправу.
Наконец, взгляд Конунга перемесился и на карманника.
— Так что ты делал в логове браконьеров? — Задал он вопрос.
Раш видел его взгляд, видел напряженно ходящие туда-сюда крылья носа. Торхейм совладал с собой лишь внешне, но даже такому слабому знатоку человеческих душ, как Раш, не составляло труда понять, что весь гнев остался при нем. Он клокотал в Конунге, подобно лаве, что ищет путь наружу. И карманнику не хотелось стоять на пути гнева, когда прорвет. Поэтому он, как мог обстоятельно и четко, повторяя то, что говорил раньше, рассказал о холмах, норе в них и мешке с самородками разных пород, который нашел у одного из нечестных рудокопов. Не таясь, рассказал и о том, что собирался поживиться их добром. В другой раз, при других обстоятельствах, Раш никогда бы не сознался, но сейчас, в окружении чужаков, скорых на расправы, всего вернее было не юлить.
— Он вор, владыка Торхейм, — сказал Эрик. — Для вора в Северных землях есть лишь один судья и одна кара. Если будет тебе угодно, я готов… — Шамаи сделал шаг в сторону Раша.
— С каких это пор великие воители Севера стали мясниками? — осадил его Торхейм, чем тут же заслужил немую благодарность Раша.
Карманнику стало не по себе. Он не боялся много раз, даже тогда, кода бежали опытные воины, сильнее, ловчее его. Раш никогда не лез на рожон, считая отвагу и храбрость уделом глупцов и благородных; для себя он всегда находил укромные места за спинами врагов, темные уголки или тени, все, что давало ему преимущество для удара. Один точный выпад — и даже короткое лезвие кинжала становилось смертельной отравой. Удар под колени и враг падал стреноженным, чуть вверх, под бедро — и противник истекал кровью в считанные мгновения. Еще выше: печень, почки, хребет, уязвимое место подмышкой, островок мягкой плоти, часто не прикрытый даже тяжелыми железными панцирями опытных воителей. Уловки, знания, о которых здесь не знал никто. Артерия, вена, спинной мозг, нервы — все они, даже его сотоварищи считали эти слова придуманными, не означающими ничего. И Раш не торопился раскрывать истину. Куда проще быть тем, кто родился из морской пены.
Но здесь, в холодном, продутом сквозняками замке, карманник не чувствовал себя в безопасности. В заснеженных равнинах и на крутых склонах холмов, рядом с сопливой девчонкой ему было спокойнее, чем в Браёроне. В тронном зале будто сгинули все тени, растворился спасительный мрак и Раш чувствовал себя нагим перед голодным зверем. Стоило Торхейму спустить пса и Эрик не станет медлить, он и так едва держался в человеческом теле.
Но Конунг указал волку, где ему место.
— Ты правда вор, чужестранец?
— Я беру лишь столько, чтоб прокормиться, и не вижу стыда в том, чтоб своровать у того, кто сам же нагрел руки. Пусть таким будет природа справедливости. Меня тоже часто обирали до нитки, и я не ропщу.
— Но грабители взяли то, что по праву принадлежало всему Артуму.
— И что мне с того? Я воровал у воров. — Раш понимал, что такие оправдания смешны, но если уж решил признаваться, то до конца.
— Но ты мог сбежать, почему же пошел, зная, что тебя ждет.
Раш хотел было ответить, что от двух увальней вряд ли удалось бы сбежать даже в кромешной тьме, но вдруг понял, что мысль о спасении ни разу не посетила его. А ведь он мог попытаться. В ту ночь, когда шамаи, нарядившись в звериные личины, охотились, был шанс. Или не было? Заснеженные равнины не дали бы убежища ни от зоркого глаза орля, ни от нюха Эрика-волка. Но Раша неприятно удивило другое: он даже не подумал о побеге.
Злость на самого себя залезла карманнику за шиворот липкой мокрой многоножкой и тут же больно впилась в хребет.
— Я еще не решил о твоей судьбе, чужестранец, — объявил свое решение владыка Северных земель. — Шамаи, сейчас ты можешь уходить. Я чту жертву, которую ты принес, и буду просить Скальда продлить твой недолгий век. Не бойся пользоваться моим гостеприимством.
Эрик шумно забрал носом воздух.
— Я хочу присоединиться к твоему войску, владыка Торхейм. И говорю от имени своего брата тоже. Хоть его нет здесь, я чувствую, что злость его готова обрушиться на шарашей. Мы воины Артума, верные стражи Севера и нам до́лжно исполнять свой долг.
— Сразимся же вместе, — согласился Конунг.
Когда в тронном зале остались лишь Раш и Торхейм, карманник приготовился услышать то, что предназначалось только для его ушей. Иначе, зачем бы тогда Конунг сделал так, чтоб никто не стал свидетелем их разговора?
Когда владыка Севера заговорил вновь, голос его вдвое стих, будто Торхейм боялся, что несмотря на все предосторожности, где-то здесь прячется невидимы шпион.
— Я не верю порченой девчонке, фергайры могли высмотреть все что угодно в голове той, чья кровь смешалась с черной скверной Шараяны. Даже они, — Конунг обращал слова в сторону двери, и не скрывал презрения в голосе, — ошибаются, иначе мне не пришлось бы теперь думать, как полчища шарашей прошли через всю страну незамеченными. Они хотят следить за мной, читать каждый шаг и слышать каждое слово до того, как мой рот родит его. А я не вол, чтоб держать меня в ярме. Готов ли ты выкупить свою жизнь поручением, которое я на тебя возложу? Ты, как я погляжу, не чистоплюй.
Раш все отчетливее чуял занесенный над его головою невидимый топор палача.
— Честь мне не по карману. — Он едва сдержался, чтоб не плюнуть на пол. — Что за поручение?
— Избавь меня от приставленной старухами оговорщицы. Никому из северян не станет смелости пустить кровь старой мегере, все бояться божьего гнева. Даже я, — криво усмехнувшись, признался Торхейм. — Сделаешь все чисто и без лишнего шума — сохранишь голову и получишь сто кратов.
— Этого не хватит, чтоб вымолить прощения у Виры, когда она увидит, что стало с одной из ее дочерей.
— Богам на нас насрать, — грубо осадил его владыка Севера.
— Когда? — только и спросил Раш. Старухи ему не понравились, и он не видел ничего зазорного в том, чтоб выпотрошить одну из них.
