Константин Костин - Ксенотанское зерно
В камере был сводчатый потолок, каменные стены и обитая железом дверь. Еще в одном из углов была вонючая дыра в полу, но приближаться к ней не хотелось. По крайней мере, пока.
Якоб с удовольствием приблизился бы к двери, но такого удовольствия ему не доставили.
Руки парня были закованы в цепи. Зная о его силе, цепи были подобраны… Даже не понятно, где такие можно найти и зачем они монахам: каждое звено величиной с калач и толщиной такое же. Запястья Якоба сковали толстенными железными кольцами, от которых и шла цепь, куда-то в отверстие в стене. Якоб попробовал выдернуть цепь, но быстро понял, что проще протащить по земле дом. Дом он, наверное, смог бы сдвинуть…
Сидящий парень обхватил голову руками. Судя по всему, жить ему осталось пару дней. Мыслей о добром короле Вальтере, который не допустит беззакония даже не появилось. Если королю служат колдуны-оборотни — сами себя они пусть называют как хотят — то, значит, права была Фукс… Он — Темный властитель.
Вспомнив о Фукс, Якоб тихо застонал. Это получается, он убил человека — девушку! — которая на самом деле хотела помочь королевству. "Мне хотелось сказки… Эльфов и драконов…" — вспомнились ему ее бормотания. Несчастная девчонка…
Да еще пророчество…
Там точно было сказано "Темный властитель", который, если его не остановить, зальет страну кровью. А что сделал он, Якоб? Остановил короля? Нет, напротив, встал на сторону тех, кто помогал ему. То есть, когда король покажет свою кровавую сущность, именно он, Якоб, и будет во всем виноват?
Или нет?
Якоб вспомнил, что монахи, может быть, и не совсем полноценные колдуны, но невинноубиенная Фукс была ведьмой без всяких там "если" и "может быть". И она без всяких сомнений убила бы всех гвардейцев в том особняке. Да и ритуал, для которого была нужна Ирма, вполне мог закончиться смертью девчонки. Так что определить, кто тут более кровав — король или его противники — будет затруднительно…
От ритуала убийства короля мысли перешли к Подмастерью. Кто он такой? Колдун? Несомненно. Враг короля? Друг короля? Непонятно. У Подмастерья были какие-то свои туманные цели, для которых ему понадобился король у власти, а значит, живая Ирма. Вот он, чтобы спасти девушку, и нашел одного сильного и глупого крестьянина. Девушка спасена, зачем ему теперь Якоб? Нужно ли выручать Якоба? И вообще: кто такой Якоб? Чего стоит услуга, которая уже оказана?
Якоб все глубже и глубже погружался в черные мысли. Глупый мальчишка, отправился из дома за волшебным зерном. А что нашел? Связался с колдуном, который обманул его, привел его к монахам-оборотням, которые служат жестокому королю. Ждет его в лучшем случае виселица. А то и костер… И теперь благодаря ему, Якобу, во главе королевства останется Темный властитель…
Съездил за зерном…
Ксенотанским.
Дурак.
Ведь никакого ксенотанского зерна на свете не было.
***
Зерноторговец Вильгельм Миллер рассказал Якобу, что такое "ксенотанское зерно". Если, конечно, не соврал, но зачем ему врать?
Ксенотан — морской порт на маленьком островке. Земель там не пашут и ничего не сеют. Выражение "ксенотанское зерно" давным-давно означает то же самое, что "птичье молоко" или "кнебельские рудники". А его волшебные качества… Никто не знает, кто их придумал, может, кто-то хотел пошутить, может, искренне мечтал о такой пшенице, только продавали ксенотанское зерно исключительно мошенники, глупым парням из дальних деревень…
Якоб закрыл глаза. Зерна нет, в деревню не вернутся — засмеют, сторону в противоборстве короля и дворян он выбрал неправильную, связался с колдуном, да еще и угодил в Шварцвайсский монастырь.
Жизнь окончена. И прожита зря.
В семнадцать лет многие так думают…
***
Якоб погремел цепями, устраиваясь поудобнее, привалился спиной к стене и задремал.
Разбудили его утреннее солнце, заглянувшее в оконце, и непонятный скрежет.
Парень оглянулся. С уличной стороны окна в камеру заглядывал большой черный ворон, очень похожий на того, что был у Подмастерья.
— Ну? — недружелюбно спросил Якоб, — Ты — Бернард? Или сам Подмастерье? Пришел позлорадствовать?
— Кар! — буркнул ворон и продолжил свое занятие: точить клюв о решетку.
— Слушай, если ты не тот и не другой, сделай одолжение: уйди. И без тебя тошно.
— Кар! — ворон ушел. К другому пруту.
— Нет, я имел в виду: уйди совсем.
— Кар! — мол, и не подумаю.
— От тебя все равно никакой пользы, — Якоб усмехнулся: он в камере всего одну ночь и уже разговаривает с воронами. По слухам, это обычно происходит с мышами и где-то год на пятый. На шестой, кажется, мыши начинают отвечать…
Ворон отвечать не думал, разглядывая Якоба черными бусинками глаз. Наклонил голову, посмотрел одним глазом, другим…
— Если ты — Бернард… и если я правильно запомнил твое имя… слетай к Подмастерью. Вдруг он все же не такая сволочь и поможет мне. Ну например, возьмет монастырь штурмом…
Ну да, колдун. Один. Монастырь. Штурмом. Монастырь. Полный охотников за колдунами. Один. Ха. Ха.
— Кар! — ворон, видимо, тоже решил высказать свое возмущение такой идеей.
— Ну или слетай тогда за моими братьями, Иоганном и Фрицем. Вдруг они смогут помочь…
Еще более безнадежная мысль. Даже если братья все бросят и побегут, до завтра, то есть до приезда короля не успеют…
— Кар! — ворон взмахнул крыльям и улетел.
"Ну вот, один собеседник и того спугнули…" За окном протопали подбитые белой сталью сапоги.
Через некоторое время залязгали замки, и в открытую дверь вошел брат Риноцерус:
— Доброе утро. Как дела?
— Да вот с воронами общаюсь.
— С братом Корвусом, что ли? Так он же на севере.
— Да нет, с настоящим, черным. Сидел тут у окна…
— А, этот… Держи.
В руки Якобу брат Риноцерус сунул глиняную миску с похлебкой и ложку.
— Не морщись, — хотя Якоб морщиться не думал, — Мы с братией едим то же самое. Нет у нас отдельных поваров для заключенных… Что сидишь? Ешь.
День проходил медленно. Брат Риноцерус — что это за зверь такой, интересно? — приходил еще два раза, приносил еду и питье. Разговорить заключенного он не пытался, а самому Якобу говорить не хотелось. Ближе к вечеру заглянул отец Тестудос, спросил не желает ли Якоб все-таки рассказать о колдуне, но парню уже было все равно и он отказался из чистого упрямства. Было чувство, что расскажешь, не расскажешь — конец один. Так хоть попортить им настроение напоследок…
Наступил вечер, за ним ночь. Кажется, в ночь перед казнью положено мучится размышлениями, страхами или еще чем-то таким, но Якоб спокойно лег на солому и уснул. Если бы его часто казнили, так он хотя бы знал, насколько это страшно и, может быть, боялся бы. А так — зачем бояться неизвестно чего? Смерти же, как таковой, Якоб не боялся. Было только обидно за глупо прожитую и короткую жизнь.
