Константин Костин - Ксенотанское зерно
— Я никуда не поеду! — Ирма разъярилась, — Не поеду, пока вы мне не объясните, в чем обвиняется мой спутник!
— Госпожа Ирма, — увещевающим тоном начал аббат.
— Я. Никуда. Не. Поеду, — тихим голосом проговорила девушка, глядя в глаза монаха, — Это. Мое. ПОСЛЕДНЕЕ. Слово.
— Вы меня прекрасно слышали, отец Тестудос, — Ирма повернулась и пошла по тропинке к особняку, — Я останусь здесь.
У аббата появилось большое желание схватить девчонку, связать и доставить к королю в виде диводурской колбасы. Он уже давно отвык от неповиновения. Однако аббату было неизвестно, как король отнесется к такой доставке своей — единственной на данный момент — дочери.
— Госпожа Ирма, — произнес он вслед, — здесь уже появлялась ведьма, от которой вам с трудом удалось избавиться. Что вы будете делать, если сюда явится десяток колдуний? Вы нужны государству. Живой.
— Раз я нужна живой, — холодно произнесла девушка, не оборачиваясь, — значит, обеспечьте мою безопасность.
К счастью для нее, отец Тестудос не видел лица Ирмы. Она побледнела, покраснела, но сдержалась. Судьба государства — слишком большая ответственность для юной девушки, которая еще не привыкла жертвовать друзьями во имя высшей цели.
— Хорошо, уважаемая, — сдался аббат, — Мы останемся здесь и мой помощник лично проследит за вашей безопасностью. Вместе с моими братьями. Однако, — голос налился сталью, — я увезу этого человека в наш монастырь. Его присутствие рядом с вами может быть опасным. Его допросят и если мы ошиблись, я лично принесу этому крестьянину свои извинения вашем присутствии.
— Хорошо, — Ирма обернулась и кивнула.
Она добилась своего и посчитала, что аббат имеет право на маленькую уступку.
Все-таки девушка была еще слишком наивна.
Отец Тестудос улыбнулся:
— Отец Каникулус.
Монах, в возрасте, но привлекательный, этакой мужской красотой, которая только улучшается в годами, дружелюбно кивнул Ирме и тоже улыбнулся. От этой улыбки странные мурашки бежали по коже и сосредотачивались в… разных местах…
***
— Нам нужно что-то делать. Нам нужно что-то делать. Мы не можем просто так сидеть и смотреть.
Грибной Король водил шляпой туда-сюда, следя взглядом за вышагивающим по трапезной Цауберадлерского монастыря герцогом цу Юстусом. Наконец, не выдержал:
— Почему? Почему мы не можем просто сидеть?
— То есть как? — взвился герцог, — мы что, по-твоему, можем просто ничего не делать?!
— Неудивительно, — поморщился Грибной Король, — что твои ведьмы такие истерички… Зачем нам что-то делать?
— То есть как?
— Да вот так. Мне, моим детям и моим слугам не выйти из города. Это факт. Значит, нам нужно ждать, пока король вернется.
— А если он не вернется?
— Думаешь, король решит перенести столицу? — хмыкнул Грибной Король, — Навряд ли. Рано или поздно он приедет сюда. А мы будем его поджидать.
— А если он не приедет еще месяц? Два? Год?
— Ну и что?
Герцог моргнул:
— И правда, что это я? Ирмы нет, первый план провалился, и нам теперь не интересна Ночь Зеленых Огней. Значит, пойдем по-другому?
— Ну да, — Грибной Король качнул шляпой, — Чем дольше здесь не будет короля, тем лучше для нас. Мои слуги так разогреют жителей, что когда король все же появится — столица взорвется, как котел, который слишком долго держали с закрытой крышкой.
— Ты можешь взять себе еще слуг?
— Могу, только зачем? Я и тех, что уже есть, с трудом удерживаю. Лишние два-три десятка особой роли не сыграют.
— Мало… Один из ста столичных жителей в лучшем случае.
— Зато когда они выйдут на улицы, всем покажется, что их очень даже много. И люди решат, что против короля — ВСЯ столица. А не один из ста.
Герцог и король расхохотались.
***
Путь до монастыря Якобу не запомнился. Его везли в карете — как дворянина, можно загордится — с плотно занавешенными шторами, в темноте. Напротив всегда сидел чрезмерно сильный брат Риноцерус или же хитроглазый брат Вульпес. Якоб от тоски несколько раз представлял, как сворачивает одному из них шею, но здравый смысл подсказывал, что ничего у него не получится. Братья — не дураки.
Он дремал, поэтому даже не смог бы сказать, сколько они ехали. Сутки, двое? Его выводили оправиться, в каких-то придорожных кустах, давали хлеб с мясом, воду. Якоб ел, пил, засыпал. Он уже почти созрел до побега, как поездка закончилась.
— Выходи, парень, — дверца кареты открылась, брат Риноцерус выскочил наружу. Якоб вылез, щурясь на неяркий утренний свет.
Высокие, почти крепостные стены. Вымощенный булыжниками двор, спускавшийся от ворот длинным языком и разливавшийся в круглую площадь. Разбросанные здания, построенные из огромных темных камней. Мрачный собор с высокой колокольней.
Шварцвайсский монастырь.
— Ну как тебе у нас? — усмехнулся брат Вульпес.
— Пахнет здесь у вас. Чем-то.
— Ладаном?
— Лисятником.
— Иди, — помрачнел святой брат, — Шутник.
То тут, то там по двору проходили монахи, в черных рясах, подкованные белой сталью сапоги тяжело звенели о булыжники.
— Брат Лепус, погоди, — пробежал мимо один из монахов, молодой, безусый.
— Иди, иди, — брат Риноцерус, наоборот, заулыбался.
Якоба толкнули в спину, он зашагал вниз к одному из зданий, прижавшихся к стене монастыря.
Колокольня? Якоб завертел головой.
В узких проемах под острой крышей были хорошо видны темные бронзовые колокола. Вот только…
Из-за стены незаметно, но у колоколов не было языков.
***
Допрос живо напоминал городскую стражу города Штайнца.
— Ты колдун?
— Нет, господин.
— Ты когда-нибудь колдовал?
— Нет, господин.
— Ты знаком с колдунами?
— Нет, господин.
— Врешь.
— Нет, господин.
Отец Тестудос наклонился к парню. Здесь все-таки не Штайнц…
— Ты не понял меня, Якоб Миллер. Когда я сказал, что ты врешь, я имел в виду не то, что я не верю тебе. Ты именно врешь. А я чувствую ложь. Всегда. Ты знаокм с колдуном.
— Нет, господин.
Аббат вздохнул.
— Слушай, парень… Я ведь не желаю тебе зла. Пойми, это — моя работа, ловить и уничтожать колдунов. Ты — не колдун, это сразу понятно. Но ты работал на колдуна. И ты скажешь, как мне его найти.
— Нет, господин.
— Черная белизна… Парень… Кого ты покрываешь? Колдуна? Мерзкого злодея? Он тебе что, брат? Отец? Сын?
— Нет, господин.
— Тогда зачем? Ты что, не понимаешь, что такое колдуны? Они используют людей для своих целей, а потом бросают. Ведь тебя бросили? Он тебя бросил? Ведь так? Ну сам подумай…
