Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - Король-консорт
Отец Леклерк явился без стука, просто вошел в келью, я даже не успел увидеть, как именно, просто оказался возле моего ложа и дружески похлопал по плечу.
— Вставай, брат паладин. Тело твое в порядке, а душу нужно лечить в работе. Пока ничего лучше не придумано.
— А жаль, — пробормотал я. — А нельзя ли мне работу на дом?
Он в удивлении приподнял брови.
— Это как?
— Притаскивайте мне драконов прямо в келью, — пояснил я, — и поближе к кровати. Чтобы можно было их как бы вообще лежа.
— Хорошая идея, — одобрил он. — Нужно будет сообщить нашему Совету. Вижу, брат паладин, вы уже готовы к напутствию отца настоятеля.
— Уже выпихиваете? — поинтересовался я. — Только-только собрался уйти в монахи...
Он дружески поддержал, когда я слезал с постели, меня в самом деле слегка качнуло и даже повело, но сфокусировал зрение и заставил мир стоять по стойке «смирно», первым пошел к двери подчеркнуто твердым шагом и с прямой спиной.
В коридорах пусто, Леклерк перехватил мой шарящий по простору взгляд, покачал головой.
— Никого нет?
— Да, — подтвердил я. — Куда все подевались?
— Половина братьев слегла, — сообщил он бесстрастно.
— Ого, — сказал я невольно. — Все так серьезно?
— Не очень, — ответил он, — но суток двое будут приходить в себя. Потрясение было очень уж... резким. Треть совершенно разбиты, остальные просто переводят дух и набираются сил.
— Да, — пробормотал я, — тряхнуло так тряхнуло... Как аббат?
— Не хуже других, — ответил он, как я заметил, неохотно. — Это все его умения... Вот и пришли. Соберись, покажи, что не зря весь монастырь на тебя работал.
Дверь распахнулась сама, я увидел в глубине кабинета аббата, что сразу отложил бумагу и поднял голову. Наши взгляды встретились, я почти физически ощутил это давление, заставил себя широко улыбнуться и сказать с чувством:
— Святой отец! Вы спасли не только мою шкуру, которой весьма дорожу, но и душу!
Он чуть наклонил голову, в голосе прозвучало неудовольствие:
— В человеке вообще нет ничего, кроме души.
— За душу, — воскликнул я, исправляясь на ходу, — особенно! За нее и благодарить как бы нельзя, потому что ни одна благодарность не в состоянии выразить...
Он вскинул руку, прерывая мою речь, что станет все цветистее и запутаннее.
— Твою душу спасали не только для тебя.
Он не пригласил меня сесть, это может быть как дурным знаком, так и тем, что разговор будет очень кратким.
— Отец настоятель? — спросил я.
— Теперь, — произнес он почти сухо, — ты настоящий хозяин этой короны Власти. Она всегда была для тебя ловушкой, но ты повел себя с самого начала не так, как рассчитывала Темная Фея. Ты не одел ее сразу же и не сел на тот трон, а потом долго возил с собой, пряча от других, но не решаясь опустить ее на свое чело, хотя зов становился все мощнее.
Я зябко передернул плечами.
— Должен сказать, святой отец... мы успели в последнюю минуту. Вы и успели, собственно. Я зело слаб и немощен духом, ибо привык гордиться объемом бицепсов... Бицепсы — это вот, а с этой стороны трицепсы, они еще толще и рельефнее, видите?
Он поморщился.
— Вижу твою суетность... Но Господь зачем-то возложил на тебя такую нелегкую, говоря очень мягко, ношу. Так что крепись и неси, не ропща. Отныне без страха можешь надевать и эту корону, хотя я бы очень даже не советовал.
— Отец настоятель?
— Всякий раз, — объяснил он, — Темный Мир будет стремится укрепить свою власть над тобой. В нашей жизни даже простые вещи имеют власть над человеком. Люди гибнут за металл, а что уж говорить о столь значимом, как эта драгоценная корона? Потому избегай надевать по пустякам. Я смутно зрю час, когда тебе придется воспользоваться всей ее мощью...
Я сказал, содрогнувшись:
— Конечно же, запрячу ее подальше. И постараюсь вообще забыть.
Он взглянул на меня внимательно.
— Мы знаем о твоей способности... призывать вещи.
— Только свои личные, — сказал я поспешно. — Если бы мог и чужие...
Он продолжил бесстрастно:
— Корона теперь тоже твоя. Можешь оставить в надежном месте. Она послушно откликнется на твой зов. Ты заставил признать свою власть, как умелые наездники покоряют норовистого коня. Однако помни, чем чаще ею пользуешься, тем быстрее становишься сам черным!
— Ох, — сказал я опасливо, — я ее вообще никогда не призову.
Он вздохнул, лицо потемнело.
— Не зарекайся. Иногда жизнь так прижимает, что иные вообще продают душу дьяволу... А теперь, сын мой, благословляю тебя в твоем нелегком пути. Установи маяк для Маркуса и продолжай собирать армию для борьбы с ним!
Я поклонился.
— Святой отец...
Отец Леклерк ждал в приемной, взглянул пытливо.
— Ну что?
— Благословил, — ответил я коротко. — Так что отбываю немедленно. Отец Бенедерий полагает, что я готов. Я — тем более! У меня дел масса. Чтобы дать бой Маркусу, я должен собрать все свои и чужие силы.
Он проводил меня до выхода из здания, там остановился, в глазах вопрос, но я пошел через двор в сторону ворот.
— Может быть, — крикнул он вдогонку, — коня дать?
Я оглянулся на ходу, покачал головой.
— Мы, паладины, должны быть скромными. Господь пешком ходил, чтобы людей приучать добрее быть со странниками, мол, каждый может оказаться переодетым Богом...
Он ничего не ответил, что и понятно, а я дошел до ворот, наверху появился Жак, навалился животом на каменную ограду.
— А-а, брат паладин! Легок на помине. Что скажешь?
— Отворяй ворота, — сказал я. — Ладно, в монастыре надлежит быть зело скромным, так что можешь и калитку.
— Нет уж, — сказал он грохочуще, — для тебя, брат паладин, я могу и дыру в стене проломить!
Он распахнул ворота настежь, но я вышел без всякой горделивости, скромность украшает королей, хотя бедных оставляет спать голодными, на той стороне помахал рукой.
— Будь!.. Еще свидимся.
Он сказал со странной интонацией:
— Это точно. Но... брат паладин, и как ты дальше?
— Да вот побреду, — ответил я скромно, — морозным зноем палимый.
— Ага, — сказал он с пониманием. — А где посох?
— Волшебный?
— Какой волшебный, от собак отбиваться!
— А что, — спросил я, — тут есть собаки?
— Нет, — ответил он.
— Тогда зачем?
Он усмехнулся.
— Чтоб соответствовать. А то на странника не как-то уж. Хотя для тебя, брат паладин, это неважно, как думаю.
— Почему?
— Да так, — ответил он неопределенно, — ты по своей великой скромности постараешься пройти тихо и незаметно, не привлекая внимания. Я угадал?
