Денис Чекалов - Сумеречный судья
Ее мягкие каштановые волосы упали на мое лицо, девушка улыбнулась.
Я сел на постели, пытаясь найти на столике свои часы.
— Что они говорят?
— Они ничего не помнят.
Франсуаз уселась рядом со мной и, развернув меня, принялась легко массировать мне плечи.
— Последнее, о чем они могут рассказать — это как их автобус неожиданно замер на хайвее. Никто из них не знает, как оказался на заброшенной дороге.
— Мне стоит подать на них в суд, — пробормотал я. — Мой пиджак порвали.
Девушка засмеялась.
— Я куплю тебе новый. Доктор сказал, что ты можешь идти.
Франсуаз наклонилась ко мне и заговорщическим голосом прошептала:
— Он подсказал мне — по секрету — что тебя можно бить долго и очень часто. Я собираюсь этим воспользоваться.
— Тогда я пойду отсюда, как только ты закончишь, — пробормотал я. — А что с мальчиком?
— Ребенка удалось спасти. Он потерял много крови, но мы вовремя доставили его в больницу. Кстати, его мать очень тебе благодарна — я сказала, что именно ты спас ее сына.
— Уверен, я пару раз приложил эту женщину монтировкой. Не думаю, что она будет мне по-прежнему благодарна, когда об этом узнает.
Франсуаз задумалась.
— Странно. Когда ты ударил первого, они прекратили нападать на меня. Словно теперь ты был их основной целью. Так я смогла вытащить мальчика и подогнать машину поближе.
— Не сильно ты спешила, — заметил я. — Я уж думал, что мне снова придется делать все самому.
Она ласково провела пальцем по моей груди.
— Дурачок.
23Я откинул краешек одеяла и присел рядом с Мэделайн.
— Ты сегодня наделала много глупостей.
Ее руки и ноги были привязаны к кровати. Женщина повернула ко мне лицо, улыбнулась робко и беспомощно.
— Вижу, тебе уже лучше, Мэд, — мягко произнес я. — Больше не будешь убивать себя, так?
Она ничего не ответила, только глаза перестали смотреть в мою сторону.
— Мэделайн, мне надо кое о чем спросить. Вижу, ты еще не совсем окрепла. Поэтому буду задавать вопросы и сам на них отвечать. Ладно? Вот и хорошо.
Я придвинулся немного ближе.
— Сперва я спрошу у тебя, как ты познакомилась с Родериком. Но я ведь и так знаю ответ, верно? Его отец был аколитом Белого Круга. Но он хотел, чтобы сын забрался повыше, и постарался дать ему достойное образование. Твои родители жили в том же доме, что и семейство Калленти. Вы росли вместе.
Как-то я не очень складно говорю, верно? Ты уж прости меня, Мэд, сама бы ты наверняка рассказала бы лучше, но, если ты не против, я буду продолжать, как умею. Идет?
Она кивнула, не отводя от моего лица широко распахнутых глаз. Ее дыхание постепенно выравнивалось, становилось более глубоким.
— Родерик поступил в школу магов — лучшую, какую могла оплатить семья. Прости, Мэд, я вижу, тебе все еще больно вспоминать об этом. Бедная девчушка из соседней квартиры не втискивалась в планы отца. Как это произошло? Как он сказал тебе, что вы должны расстаться?
Мэделайн глубоко вжимала губы, словно боялась, что, стоит раскрыть рот, как из него тут же посыплются слова.
— Это я, Майкл… Я ему сказала. Мама мне объяснила…
Я прокашлялся.
— Даже так… Твоя мать посадила тебя рядом с собой и сказала: «Послушай, Мэд. Я знаю, как сильно ты любишь Родерика. Поэтому ты должна расстаться с ним — ради него. Ты не имеешь права приковывать его к нашей убогой жизни».
Она кивнула, всхлипнув.
— Тогда, конечно, никто не знал, что на тебя обратит внимание Филлип Ти'Айлинэль, который и введет тебя в общество. Итак, вы отказались от своих детских мечтаний — Родерик ради отца, ты ради Родерика. А еще у вас была глиняная фигурка. Нечто вроде символа ваших чувств.
— Как это глупо… — прошептала она. — Мы были детьми.
— Возможно, это и кажется глупым, — согласился я. — Но для вас это имело большое значение. Вам было очень тяжело — тебе и Родерику, тяжело потому, что никто из взрослых не пытался понять и разделить ваши чувства. От вас лишь требовали, чтобы вы понимали других и делали, как лучше для окружающих — для отца Калленти, например. И только один человек выслушивал вас и относился с сочувствием.
Я полагаю, это была пожилая женщина… Вижу, что ошибся — значит, старик. Он жил где-нибудь в мансарде дома, в маленькой убогой комнатушке, забитой всякими старыми вещами — из тех, которые любой взрослый назовет рухлядью, но такими интересными для взрослеющего ребенка.
— В подвале, — поправила Мэделайн.
— Значит, он живет в цоколе… Я говорю «живет» потому, что уверен — он до сих пор там, хотя прошло уже немало лет. Он был беден, слаб и никак не мог помочь вам, кроме как своим сочувствием. И тогда старик предложил взять твою половинку игрушки — и сохранить в каком-нибудь надежном, укромном месте. И когда ты вернешься за ней, вы с Родом опять будете вместе. Так?
Она кивнула, и слезы блестели на ее бледных щеках. Я улыбнулся и поправил ей одеяло.
— Все это было похоже на романтическую сказку про двух влюбленных, которых разлучили. Нечто вроде спящей красавицы; ей пришлось ждать долгие годы, пока не пришел принц.
Женщина снова быстро кивнула, и прозрачные пальцы легли на мою ладонь.
— Все хорошо, Мэделайн. А теперь спи…
24— Ребенок живет в мире фантазий и вымысла, — заметил я, пока мы с Франсуаз шли по коридору больницы. — Но в то же время, дети смотрят на мир очень здраво. Не в пример взрослым. Им неведомы глупые правила, они не в силах понять, почему просто нельзя делать то, что хочешь.
Но отказаться от детских мечтаний — значит, убить самого себя. Человека сминают правила, общечеловеческие нормы. Они выжимают из него силы, заставляют покоряться судьбе.
«Надо делать то, что нужно, а не то, что хочется». «Еще никто не достигал успеха лишь потому, что очень сильно желал». «Все не могут быть богатыми». Эти правила плодят сломленных неудачников — таких, как Родерик и Мэделайн.
Их судьба прошла мимо. При рождении они получили большой, сочный и вкусный апельсин, называемый жизнью. Но позволили общечеловеческим нормам высосать из него сок — и все, что осталось у них, это сухой, местами склизкий комочек.
И когда в голову обычному человеку приходит мысль — а почему я не веду интересную жизнь, не одеваюсь в красивые костюмы, почему меня не обнимают красавицы — или аполлоны — с обложек журналов, почему вместо всего этого я провожу дни в пыльной конторе, а ночи в грязной квартирке — он отвечает себе — все не могут быть богатыми.
Тысячи, миллионы жизней ежедневно пропадают зря. А теперь представь, что кто-то нашел способ забирать их себе. Он выпивает сок из апельсина, от которого отказываются его владельцы. Вот с кем мы имеем дело, Френки.
