Светлана Крушина - Королевская прогулка
— Этого мало. Кроме того, все не так просто, как ты пытаешься представить.
— Да куда уж проще…
Снова последовала пауза. Корделия, казалось, что-то обдумывала, нахмурив брови; Грэм, не стесняясь, разглядывал ее. Пожалуй, была она красивее августейшей подруги, изящнее и аристократичнее, с более плавными движениями. Грэму раньше нравились такие девушки — тонкие, нежные и почти прозрачные.
— Слушай, — сказала Корделия, приняв какое-то решение. — Я скажу тебе что-то, но это должно остаться между нами. Обещаешь?
— Обещаю. Кстати, я надеюсь, это касается и всего, что было сказано раньше? Оставим в тайне мою принадлежность к княжескому роду.
— Хорошо. Я ничего не скажу, пока ты сам не пожелаешь раскрыть тайну. Хотя и не могу утверждать, что Ванда самостоятельно не поймет того, до чего додумалась я.
— Вот когда поймет, тогда и будет видно, — буркнул Грэм. — Ну, что там у тебя за тайны?
— Извини, если я лезу не в свое дело, но… Что ты намереваешься делать после окончания нашей кампании? — спросила Корделия, в упор на него посмотрев.
Ее вопрос, в общем-то, вполне логичный, заставил Грэма растеряться. Он еще не думал, что последует за освобождением принца, поскольку ему хватало других, более насущных проблем.
Корделия словно прочитала его мысли.
— Полагаю, ты еще не задумывался об этом. Напрасно, я бы сказала. Насколько я знаю, тебя ищут не только в Касот, но и в других западных королевствах тоже?
— А заодно и в Истрии и Самистре, — мрачно добавил Грэм. — У меня большой размах.
— В твоем родном королевстве на тебя тоже идет охота?
— Еще как…
— Значит, свободно гулять по материку, да и по некотором заморским странам, тебе не удастся, — заключила Корделия. — Если только не прятаться по щелям, как крыса. Думаю, тебе не захочется такой жизни.
Грэм промолчал, не понимая, к чему ведет Корделия, и почему ее так интересует его дальнейшая судьба.
— Тебе остается только уехать куда-нибудь очень далеко — на юг, к дикарям, или на восток, где ничего нет, только степи и кочевники. Не знаю, чем бы там стал заниматься такой человек, как ты.
— Ну мало ли. Коней пасти, например. Чем не занятие?
— Сомневаюсь, — улыбнулась Корделия. — Пастух из тебя, извини, никакой…
— К чему ты ведешь? — не выдержал Грэм.
— Или ты можешь вернуться с нами, — невозмутимо продолжила она. — К королю Тео.
Предположение это показалось Грэму настолько абсурдным, что он не удержался и расхохотался, несмотря на мрачное расположение духа.
— Я еще в своем уме! Ты что же, думаешь, я сам приду к вашему королю, чтобы он тут же снес мне голову?! За кого ты меня принимаешь, за самоубийцу? Явиться к Тео все равно что преклонить колени на эшафоте и самому положить голову на плаху. Когда мне надоест жить, я, возможно, так и сделаю, но… Пока меня туда не заманишь никакими обещаниями.
— Не считай и меня тоже полной дурой, — оборвала его Корделия. — Я думала об этом. Ты говоришь, что тебя ничем не заманишь к Тео, но… как же Ванда? Разве ты не любишь ее и не готов последовать за ней куда угодно?
Смех Грэм точно ножом отсекло. Корделия, нарочно или нечаянно, попала в самое его больное место.
— Я-то готов, — сказал он глухо. — Но захочет ли она? Пока ее брат в темнице, я ей нужен, но потом… не знаю. К тому же, если я сам явлюсь к Тео… Корделия, я действительно не знаю.
— Ванда обещала заступиться за тебя перед отцом, — напомнила Корделия.
— Обещала. Но захочет ли она выполнить обещание, когда брат будет с ней, а она сама вернется домой? Сейчас она может наобещать золотые горы, лишь бы только удержать нужного человека.
Корделия недоуменно нахмурилась.
— Хорошего же ты о Ванде мнения. Ты действительно любишь ее? О любимом человеке так не говорят.
— Я действительно люблю ее, — ответил Грэм. — Если только это слово вообще имеет какое-то значение. Но я не питаю иллюзий. Моя любовь не застилает мне глаза, я вижу все недостатки, но они не имеют для меня никакого значения, вот и все.
— Понимаю, — вздохнула Корделия, неожиданно погрустнев. — Но обычно все закрывают глаза на отрицательные стороны характера любимого человека… Впрочем, мы отвлеклись. Так значит, ты думаешь, что как только ты перестанешь быть полезным Ванде, она забудет все обещания, ей станет безразлична твоя судьба?
— Не исключаю такой возможности.
— И поэтому ты, хотя готов следовать за ней куда угодно, к Тео не пойдешь?
— Именно.
— Интересно. Кажется, ты противоречишь сам себе…
— Может быть, — вздохнул Грэм и потер ладонью лицо. — Но все равно, к Тео я не пойду.
— Но я сказала не все, — вдруг прервала его Корделия. — Подумай еще вот о чем, помимо обещания Ванды заступиться за тебя. Ты — нобиль, и высокородный. Твой отец был одним из самых знатных людей в Наи. Если ты сможешь доказать, что ты на самом деле сын князя Соло, Тео отменит свой приговор.
— С чего бы это? — хмыкнул Грэм. — Разве есть какое-то особенное правосудие для нобилей? Первый раз слышу.
— Напрасно. Не знаю, как у вас в Наи, а в Медее для знатных людей существует свой суд. В самом худшем случае, Тео не отменит, а смягчит свой приговор.
— Еще не легче! Отменит казнь, а вместо этого опять отправит на каторгу! Нет уж, я предпочту пойти под топор, чем соглашусь на такое помилование.
— Нобиля не могут отправить на каторгу, — нахмурилась Корделия.
— Это ты так думаешь. Высокородных подонков в каменоломнях и шахтах, конечно, поменьше, чем безродных, но тоже хватает.
— Говоришь со знанием дела?
— Именно, — повторил Грэм сквозь зубы.
— Извини. Но ты просто выводишь меня из себя своим ослиным упрямством!
— Дело не в упрямстве. Просто я знаю, о чем говорю, а ты — нет.
В ответ на это Корделия одарила его взглядом, которому, несомненно, выучилась у Ива. Грэм подивился: ну надо же, довел такого спокойнейшего человека, как Корделия, до бешенства, — но продолжал гнуть свое. Пока собеседница уговаривала его сунуть голову в пасть медейского грифона (то бишь медейского правосудия в лице короля Тео), он припомнил разговор двух подружек, невольным свидетелем которого стал некоторое время назад.
— Никак не могу понять, тебе-то что за печаль? Почему ты так усердствуешь, чтобы убедить меня вернуться с вами? Ты ведь настаивала, чтобы Ванда распрощалась со мной, и побыстрее.
— Откуда ты знаешь?
— Я слышал ваш разговор.
— Когда?!
Грэм пояснил, когда и где произошел упомянутый разговор. Даже при тусклом свете свечи стало видно, как покраснела бедная Корделия; в глазах ее боролись гнев и стыд. В конце концов, гнев победил, или она просто сделала вид, что признание Грэма оскорбило и разозлило ее, а не заставило устыдиться.
