Дэвид Геммел - Царь Каменных Врат
21
Император сидел в своем шелковом шатре, окруженный своими офицерами. Командующий армией Дарик сидел с ним рядом. Огромный шатер был поделен на четыре отделения: то, где собрались теперь воины, могло вместить пятьдесят человек, их же было только двадцать.
Цеска с годами растолстел, и кожа его сделалась бледной и нечистой. Темные глаза светились кошачьим лукавством — говорили, будто он изучил науку Черных Храмовников и умеет читать мысли. Военачальники жили в постоянном страхе — он мог внезапно указать на кого-то и крикнуть: «Предатель!» Человек, с которым это случалось, умирал ужасной смертью.
Дарик был самым доверенным его лицом и хитроумнейшим полководцем — только легендарный Барис, командир «Дракона», мог бы с ним сравниться. Уже в начале шестого десятка Дарик, высокий, жилистый и чисто выбритый, казался моложе своих лет.
Выслушав доклады и отчеты о числе убитых, он сказал:
— Эти набеги на первый взгляд кажутся случайными, но я чувствую за ними единство замысла. А как по-вашему, Маймон?
Черный Храмовник кивнул.
— Мы почти прорвали их оборону, и кое-что видно уже и теперь. Они загородили стенами два перевала, именуемые Тарск и Магадон. И ждут помощи с севера, хотя и без особых надежд. Командует ими, как вы и полагали, Ананаис, но их духовный вождь — та женщина, Райван.
— Где она теперь? — спросил император.
— В горах.
— Можете вы пробиться к ней?
— Из Пустоты — нет. Она защищена.
— Но ведь всех ее друзей оградить нельзя? — заметил Цеска.
— Нельзя, государь, — подтвердил Маймон.
— Тогда овладейте душой кого-нибудь близкого ей. Я хочу, чтобы эта женщина умерла.
— Да, государь, — но сперва мы должны преодолеть призрачную стену Тридцати.
— А что Тенака-хан? — резко бросил Цеска.
— Уехал на север. Его дед Джонгир два месяца как умер, и там зреет междоусобица.
— Отправьте письмо коменданту Дельноха — пусть следит, не покажутся ли надиры.
— Да, государь.
— А теперь оставьте меня — все, кроме Дарика. Военачальники с великим облегчением удалились в ночь.
Вокруг шатра несли караул пятьдесят полулюдов — самые крупные и свирепые из всего войска. Генералы старались не смотреть на них.
Цеска, помолчав, сказал:
— Все они меня ненавидят. Мелкие людишки с мелкими мозгами. Чем бы они были без меня?
— Ничем, государь, — сказал Дарик.
— Верно. Ну а сам ты, генерал?
— Государь, вы читаете в людях, как в открытой книге. Вам открыты их сердца. Я предан вам, но в тот день, когда вы во мне усомнитесь, я без промедления лишу себя жизни.
— Ты единственный преданный человек во всей империи. Пусть в живых не останется никого. Пусть Скодия превратится в бойню, о которой будут поминать во веки вечные.
— Как прикажете, государь. Против нас они не устоят.
— Нам помогает Дух Хаоса, Дарик. Но ему нужна кровь. Много крови! Целые океаны. Ему всегда мало.
Глаза Цески приобрели затравленное выражение, и он умолк. Дарик сидел очень тихо. То, что император безумен, еще не беда — беда, что его безумие усиливается. Дарик был странным человеком. Его не занимало ничто, кроме войны и стратегических задач, — и все, что он сказал императору, было чистейшей правдой. В тот день — а он непременно настанет, — когда безумие Цески обратится против Дарика, Дарик убьет себя. Ибо жить ему будет незачем. Дарик не любил ни одно человеческое существо, не поклонялся красоте. Живопись, поэзия, литература, горы и бурные моря не существовали для него.
Ремеслом его были война и смерть — но даже их он не любил, а только занимался ими.
Цеска внезапно издал смешок.
— Я был одним из последних, кто видел его лицо.
— Чье, государь?
— Ананаиса, Золотого Воина. Он стал цирковым бойцом, любимчиком черни. Однажды, когда он стоял, внимая их хвалебным крикам, я выпустил на него своего полулюда. Здоровенный был зверюга, на треть волк, на треть медведь. Ананаис убил его. Подумать только! Столько трудов пошло насмарку. Однако наш Золотой Воин потерял лицо.
— Каким образом, государь? Он испугался?
— Да нет, он потерял лицо в буквальном смысле. Это шутка! — Дарик должным образом посмеялся. — Ненавижу его. Он первый посеял семена сомнения. Он хотел поднять против меня «Дракон», но Барис с Тенакой-ханом остановили его. Благородный Барис! Ты знаешь, он был талантливее тебя.
— Да, государь. Вы мне уже говорили.
— Но не был столь предан. Ты будешь верен мне всегда, правда, Дарик?
— Да, государь.
— Ты ведь не захочешь повторить судьбу Бариса?
— Нет, государь.
— Странно, как в них сохраняются некоторые качества, — задумчиво произнес Цеска.
— Простите?
— Ведь он так и остался вожаком. Другие его слушаются — любопытно, почему?
— Не знаю, государь. Не холодно ли вам? Не принести ли вина?
— Ты не отравишь меня, нет?
— Что вы, государь. Я сперва сам попробую из вашего кубка.
— Вот-вот. Попробуй.
Дарик налил вина в золотой кубок, пригубил и широко раскрыл глаза.
— В чем дело, генерал? — подался к нему Цеска.
— В вине что-то есть, государь. Оно соленое.
— Океаны крови! — хохотнул Цеска.
Тенака-хан проснулся за час до рассвета и потянулся к Рении, но постель была пуста. Тогда он вспомнил и сел, протирая глаза. Ему казалось, что кто-то звал его по имени, но это, наверное, было во сне.
Голос прозвучал опять. Тенака спустил ноги с топчана и оглядел юрту.
— Закрой глаза, мой друг, и успокойся, — сказал голос. Тенака снова лег. Перед его мысленным взором предстало худощавое аскетическое лицо Декадо.
— Как скоро ты доберешься до нас?
— Через пять дней — если Муха откроет ворота.
— К тому времени мы будем мертвы.
— Я не могу двигаться быстрее.
— Сколько с тобой человек?
— Сорок тысяч.
— В тебе чувствуется какая-то перемена, Тани.
— Я все тот же. Как там Ананаис?
— Он верит в тебя.
— А остальные?
— Басурман и Парсаль убиты. Нас оттеснили за последний рубеж. Мы продержимся от силы три дня — не больше. Полулюды оправдали все наши ожидания.
Тенака рассказал Декадо о потусторонней встрече с Оленом и передал слова старика. Декадо выслушал его молча.
— Стало быть, ты теперь хан, — сказал он наконец.
— Да.
— Прощай, Тенака.
Глаза Декадо, лежавшего в Тарске, открылись. Аквас и те, кто остался из Тридцати, сидели около него кружком, сопрягая свои силы.
Все они слышали слова Тенаки-хана. Более того — все они побывали в его разуме и прочли его мысли.
Декадо сделал глубокий вдох и спросил у Акваса:
— Что скажешь?
