Дэвид Геммел - Легенда
– Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Джил. Я всем расскажу про тебя – обещаю. Удачи тебе!
– И тебе, пахарь. Захвати свой топор – пусть его повесят в ратуше.
Джилад посмотрел, как Бреган идет через калитку к замку. Тот оглянулся напоследок, помахал рукой – и ушел.
Всего Дрос покинуло шестьсот пятьдесят человек.
Две тысячи сорок осталось – не считая Лучника, Каэссы и еще пятидесяти стрелков. Остальные разбойники, выполнив свое обещание, вернулись в Скултик.
– Чертовски мало нас теперь, – проворчал Друсс.
– Никогда не любил излишней толчеи, – беззаботно бросил Лучник.
Хогун, Оррин, Рек и Сербитар остались на местах, а Друсс с Лучником вышли в ночь.
– Не отчаивайся, старый конь, – сказал Лучник, хлопнув Друсса по спине. – Могло ведь быть и хуже.
– Это каким же манером?
– У нас могло бы, к примеру, кончиться вино.
– Оно и так кончилось.
– Да ну? Ужасно. Ни за что бы не остался, если б знал. Но у меня, к счастью, еще завалялась пара бутылок лентрийского красного. Хоть сегодня попируем – а глядишь, и на завтра останется.
– Хорошее дело. А еще можно поберечь его пару месяцев, чтобы созрело маленько. Лентрийское красное, как бы не так! Это твое пойло гнали в Скултике из мыла, картошки и крысиных потрохов. Надирские помои и то приятнее.
– Тебе виднее, старый конь, – я их помоев не пробовал. Мой напиток вполне пригоден.
– Пойду лучше пососу надирскую подмышку.
– Прекрасно! Тогда я сам все выпью.
– Не вскидывайся, парень, – я с тобой. Всегда считал, что друзья должны страдать вместе.
Артерия вильнула под пальцами Вирэ, как змея, выбросив кровь в брюшную полость.
– Крепче! – приказал кальвар Син. Он погрузил обе руки в рану, лихорадочно стараясь зашить внутренний разрыв и отталкивая в сторону голубоватые скользкие внутренности. Это было бесполезно, и Син это знал, но почитал своим долгом пустить в ход все свое мастерство. Жизнь, несмотря на все усилия, уходила сквозь пальцы. Еще стежок, еще одна победа, давшаяся слишком дорогой ценой.
Раненый умер на одиннадцатом стежке, стянувшем его желудок.
– Умер? – спросила Вирэ. Кальвар кивнул и распрямил спину. – А кровь все течет.
– Через пару мгновений перестанет.
– Я думала, он будет жить, – прошептала она.
Кальвар вытер окровавленные руки полотном, подошел к ней, взял за плечи и повернул к себе.
– На это у него имелся один шанс из тысячи, даже если бы я остановил кровотечение. Копье пробило ему селезенку, и гангрена была почти неизбежна.
Ее глаза были красными, лицо серым. Она моргнула и содрогнулась всем телом, глядя на умершего, но слезы не потекли.
– Мне казалось, у него борода, – растерянно сказала она.
– Это у предыдущего.
– Ах да. Он тоже умер.
– Тебе надо отдохнуть. – Син, поддерживая Вирэ, провел ее через палату, между рядами трехъярусных коек. Служители тихо сновали по проходам. Здесь разило смертью, и сладкий, тошнотворный запах гниения смешивался с горечью обеззараживающего сока лорассия и горячей воды, приправленной лимонной мятой.
Возможно, дело было как раз в тяжелом запахе, но Вирэ с удивлением убедилась, что колодец не иссяк и она по-прежнему может плакать.
В задней каморке Син налил в таз теплой воды, смыл кровь с ее лица и рук и вытер бережно, как ребенка.
– Он сказал, что я люблю войну, – проговорила она. – Но это неправда. Может быть, тогда было правдой, а теперь не знаю.
– Только глупцы любят войну – или те, что и в глаза ее не видели. Вся беда в том, что выжившие забывают об ужасах и помнят только восторг, испытанный ими в бою. Они делятся своей памятью с другими, и тем тоже хочется. Накинь плащ и пойди подыши воздухом. Тебе станет легче.
– Вряд ли я смогу прийти завтра, кальвар. Я буду с Реком на стене.
– Я понимаю.
– Я чувствую себя такой беспомощной тут, глядя, как умирают люди. – Она улыбнулась. – Мне это не нравится. Я к этому не привыкла.
Син посмотрел ей вслед с порога – она шла, высокая, закутавшись в белый плащ, и ветер трепал ее волосы.
– Я тоже чувствую себя беспомощным, – тихо сказал он.
Эта последняя смерть тронула его сильнее, чем следовало, – но этого человека в отличие от других безымянных страдальцев он знал.
Карин-мельник. Кальвару помнилось, что в Дельнохе у него есть жена и сын.
– Что ж, тебя хоть есть кому оплакать, Карин, – шепнул он звездам.
Глава 25
Рек сидел и смотрел, как светят звезды над башней замка и как порой по ним проходят облака, чернея на лунном небе. Облака точно небесные утесы – острые и грозные, неумолимые, наделенные разумом. Рек оторвал взгляд от окна и протер глаза. Он и раньше знал усталость – но не это душевное онемение, не это уныние. В комнате было темно. Засмотревшись на ночное небо, он забыл зажечь свечи. Комната, такая приветливая при свете дня, теперь стала прибежищем мрака и лишилась всякой жизни. Он в ней непрошеный гость. Рек запахнулся в плащ.
Ему недостает Вирэ, но она теперь в госпитале – помогает совсем изнемогшему кальвару Сину. Мучимый тоской, Рек встал, чтобы пойти за ней, но так и не сдвинулся с места. Он выругался и зажег свечи. Дрова уже лежали в очаге, и он развел огонь, хотя ночь не была холодной. Он опустился на жесткий, обитый кожей стул, глядя, как маленькое пламя лижет растопку и понемногу охватывает поленья. Легкий ветер раздул огонь, заплясали тени, и Рек немного успокоился.
– Дурак, – сказал он вслух, когда пламя загудело и его прошиб пот. Он снял плащ, сапоги и отодвинулся от огня.
Легкий стук в дверь прервал его думы. Он отозвался, и вошел Сербитар. Рек не сразу узнал его: альбинос был без доспехов, в зеленом камзоле, со стянутыми на затылке длинными волосами.
– Я помешал тебе, Рек?
– Нисколько. Посиди со мной.
– Спасибо. Ты замерз?
– Нет. Просто хотелось поглядеть на огонь.
– Я тоже это люблю. Это помогает мне думать. Возможно, это давняя память о теплой пещере, защищающей тебя от хищников?
– Я тогда еще не жил на свете – хотя, глядя на меня, в этом можно усомниться.
– Нет, жил. Атомы, из которых состоит твое тело, столь же древни, как Вселенная.
– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты толкуешь, – но убежден, что это правда.
Последовало неловкое молчание, потом оба заговорили разом, и Рек засмеялся, а Сербитар с улыбкой пожал плечами:
– Не привык я к светским беседам – и вести их не умею.
– Как и большинство людей. Это искусство. Главное – быть спокойным и не бояться молчания. Кто такие, собственно, друзья? Это люди, с которыми можно помолчать.
– Правда?
– Слово князя.
– Я рад, что ты вновь обрел свою веселость. Я полагал, при нынешних обстоятельствах это невозможно.
