Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
Но Юрген нашел такой исход событий невыносимым. Этот человек сильнее его, он относится к людям того склада, которые доблестно получают и пользуются всеми наградами на свете, а простые поэты могут лишь с уважением восхищаться ими. Все надо начинать сначала: гетман Михаил, по его собственному выражению, поступает так, как он сперва и собирался, а Юрген отброшен в сторону звериной силой этого человека. Этот человек уведет Доротею и оставит Юргену ту жизнь, о которой Юрген вспоминал с отвращением. Это несправедливо.
Поэтому Юрген выхватил кинжал и глубоко всадил его в незащищенную спину гетмана Михаила. Три раза юный Юрген пронзил дюжего воина точно под левое ребро. Даже в ярости Юрген помнил, что надо бить в левый бок.
Все произошло очень быстро. Руки гетмана Михаила дернулись вверх, и в лунном свете его пальцы растопырились, а потом сжались в кулак. Он издал забавные булькающие звуки. Затем его колени подогнулись, и он повалился назад. Голова упала Юргену на плечо, по — братски покоясь там какой — то миг, а когда Юрген отскочил из — за этого мерзкого прикосновения, тело гетмана Михаила рухнуло вниз. Теперь он лежал мертвый у ног своего убийцы, глядя вверх. У него был жуткий вид, но он был мертв.
— Что с тобой станет? — прошептала Доротея через какое — то время. — О, Юрген, это подлый поступок. То, что ты сделал, постыдно! Что с тобой станет, мой дорогой?
— Я приму свою долю, — говорит Юрген, — без хныканья и добьюсь справедливости. Я несомненно добьюсь справедливости. — Затем Юрген поднял лицо к ясным небесам: — Этот человек был сильнее меня и хотел того же, чего и я. Поэтому я нашел единственное решение, которое наверняка поможет добиться того, что мне нужно. Я требую справедливости у небесной власти, которая дала ему силу, а мне слабость, и дала каждому из нас его желания. То, что я сделал, я сделал. Теперь судите меня.
Затем Юрген отволок тяжелое тело гетмана Михаила с видного места под скамью, на которой еще недавно сидели Юрген и Доротея.
— Покойся тут, отважный рыцарь, пока тебя не найдут. Иди же ко мне, Желанье Сердца Моего. Отлично! Превосходно! Вот я сижу со своей истинной любовью над телом своего врага. Справедливость удовлетворена, и все совершенно так, как должно быть. Ты обязана понять, что мне по наследству достался прекрасный скакун, чья уздечка отмечена диадемой, — я так понимаю, пророчески, — и на этом скакуне ты помчишься со мной в Лизуарт. Там мы найдем священника, который нас повенчает. Мы вместе отправимся в Гатинэ. Между тем надо заняться одним упущенным делом. — И он привлек к себе девушку. В этот миг Юрген ничего не боялся. Он думал: «О, если б я мог удержать этот миг! Если б мог создать несколько соответствующих стихов, чтобы сохранить этот миг в памяти! Я могу лишь облачить в слова благоуханную и пышную мягкость волос этой девушки, когда мои ладони, дрожа каждым нервом, ласкают их; и облачить в непреходящие слова блеск и смутные оттенки ее волос под этим ливнем лунного света! Ибо я забуду всю эту красоту или, в лучшем случае, вспомню этот миг весьма неотчетливо».
— Ты поступил подло… — говорит Доротея.
Юрген же говорит самому себе:
«Этот миг уже проходит, этот ужасно счастливый миг, в который жизнь еще раз встряхивает и останавливает сердце на вершине блаженства! Он проходит, и я знаю даже то, как приподнимаю нежное лицо этой девушки и замечаю на ее лице веру, покорность и ожидание: что бы будущее нам ни приготовило и что бы за счастье мы вдвоем ни познали впоследствии, мы не найдем более счастливого мгновения, чем это, которое безвозвратно уходит от нас, пока я о нем думаю, несчастный дурак, вместо того чтоб перейти к сути».
— …И только Бог знает, что с тобой станет, Юрген. Юрген же по — прежнему продолжал говорить самому себе:
«Да, что — то должно остаться мне из всего этого восторга, хотя это будет лишь ощущение вины да печаль. Я имею в виду нечто, что нужно вырвать из этого высшего мига наслаждения, который когда — то был безвозвратно утрачен. Теперь я мудрее, так как знаю, что нет менее утоляющих воспоминаний, чем воспоминания об искушении, против которого мы устояли. Поэтому я не растрачу одну известную мне настоящую страсть и не оставлю неутоленным одно желание, которое вызвало у меня сердцебиение, заставившее позабыть о благополучии Юргена. Итак, что бы ни случилось, я никогда не буду сожалеть, что не воспользовался любовью этой девушки до того, как ее у меня отобрали».
Делая подобные, по его мнению, полезные умозаключения, Юрген заметил, с изумлением вспоминая, как сильно боялся когда — то потрясти представления своей Доротеи о внешних приличиях, что она не слишком рьяно отталкивает его.
— Только не здесь, над мертвым телом! О, Юрген, это ужасно! Юрген, вспомни, что кто — нибудь может появиться в любую минуту! А я думала, что могу тебе доверять! И разве это демонстрирует уважение, которое ты испытываешь ко мне? — Она сказала это в основном из чувства долга. Между тем ее глаза стали шире и нежнее.
— Клянусь честью, во второй раз я не примирюсь со своей судьбой. И, что бы ни случилось, я никогда не буду сожалеть о том, что оставил незавершенным.
Теперь у него на устах играла улыбка, а руки обнимали смиренную девушку. Но сердце его было наполнено невыразимой подавленностью и одиночеством, поскольку ему казалось, что это не та Доротея, которую он видел в саду между рассветом и закатом…
«В моих объятиях сейчас просто очень миловидная девушка, которая не слишком осторожна в отношениях с молодыми людьми, — подумал Юрген, когда их губы встретились. — Что ж, моя жизнь — компромисс. И миловидная девушка, в любом случае, есть нечто осязаемое».
Тут он победно рассмеялся и приготовился к последующим действиям.
Но пока Юрген победно смеялся, его рука лежала на плечах Доротеи, нежное податливое лицо Доротеи было под его губами, а беспричинная тоска — в сердце, колокол в замке пробил полночь. Последовавшее вслед за этим было весьма любопытным. Когда среда прошла, лицо Доротеи начало меняться, кожа огрубела, щеки ввалились, морщины окружили глаза, и она стала графиней Доротеей, которую Юрген помнил в качестве жены гетмана Михаила. Под струящимся лунным светом рассеялись все сомнения. Она с вожделением смотрела на него, а он ласкал ее — эту чрезмерно сладострастную женщину, которая определенно была достаточно опытна, чтобы знать, кому позволять подобные вольности. А ее дыхание было несвежим и тошнотворным. Юрген, содрогнувшись, с отвращением отпрянул и закрыл глаза, чтобы отгородиться от этого чувственного лица.
— Нет, — сказал он, — это было бы нечестно по отношению к другим. По сути, это был бы тяжкий грех. Мы, сударыня, иногда должны взвешивать подобные соображения.
