Ольга Денисова - Придорожная трава
– Да ладно, все нормально, – Илья сел на лавку и откинул спину на стенку.
– Не, Илюха, точно все в порядке? – озабоченно поинтересовался Мишка.
– Да руку выкрутили, только и всего. Может, потянули слегка. Если честно, я ждал чего-нибудь посерьезней.
Мишка поплевал через плечо, а Илья подумал, что цели своей Залесский достиг, причем придраться к нему просто невозможно. Потому что, как ни горько было признаваться в этом самому себе, напугался Илья изрядно. Достаточно однажды оказаться беспомощным, чтобы до конца прочувствовать, что будет, если менты и вправду захотят из непуганого дурака сделать пуганого.
– Может, тебе продать эту избушку к чертовой матери? – тихо спросил Мишка.
Илья покачал головой.
– Не дождутся.
– Ну зачем тебе это надо? Сейчас ты хоть поторговаться можешь.
– Да иди ты к черту, – Илья встал и вышел в спальню.
Ну что он душу-то травит? И так тошно. Он завалился на кровать и накрыл голову подушкой. До чего же мерзко! И чувствовать себя беспомощным, и кричать от боли, и дрожать от страха. Он со злостью сжал кулаки. Да пошли они все! Пусть думают, что хотят, пусть издеваются над детьми, пусть никуда не собираются, пусть попробуют тут что-нибудь продать. Какое ему-то дело? Долина разберется без него. Он предупредил, больше ничего не требуется.
В спальню на цыпочках прокрался Сережка и присел на кровать рядом с Ильей, положив руку ему на спину.
– Пап, а Марту с Майкой Долина тоже убьет?
Илья, кряхтя, повернулся к нему лицом:
– Кто тебе это сказал?
– Я так думаю. Если они до этой ночи не уедут, их всех убьют?
– Не знаю, Серый. Но лучше бы им уехать.
– Я не хочу, чтобы их убивали.
– Я тоже, – усмехнулся Илья.
Надежда Васильевна собрала вещи и уехала на следующий день после того, как в последний раз ночевать приезжал Алексей. Она в очередной раз попыталась нажаловаться ему на нечистую силу, только он, в отличие от Ники, не стал на нее орать, а раскатисто рассмеялся и долго успокаивал дальнюю родственницу похлопыванием по плечу. Видимо, такого несерьезного отношения она не перенесла. Она ушла потихоньку, когда Ника сидела у себя в кабинете, а девочки бегали по долине, но оставила записку о том, что в этот дом никогда не вернется.
Ника, спустившись в кухню к обеду и обнаружив ее безграмотное послание, написанное красивым почерком третьеклассницы, ругалась, топала ногами, звонила Алексею, но сделать ничего не смогла.
За два дня, проведенных без домработницы, она ужасно устала и вымотала все нервы. На работу времени совсем не оставалось, весь день она готовила завтраки, обеды и ужины, а в свободные минуты пыталась наводить в доме порядок. Алексей сказал, что пока не надо брать в дом незнакомых людей, неизвестно, что они будут болтать о них своим знакомым. Ника не разделяла его подозрительности, но ей пришлось смириться. Тем более, он обещал, что это ненадолго.
Хорошо хоть фотографы, обещанные Алексеем, успели приехать до того, как сбежала Надежда Васильевна, иначе неизвестно еще, какое впечатление на них произвел бы дом после ее двухдневного отсутствия. Фотографии, кстати, получились замечательные, Алексей прислал их по электронной почте. Через неделю обещал привезти журналы, в которых их удастся опубликовать.
А теперь Ника безуспешно пыталась сварить макароны на ужин, но, как не старалась, они оставались сырыми внутри и переваренными снаружи. Когда в кухню забежали девочки, она дошла до крайней степени раздражения, поэтому на их обычное: «Мама, посмотри», смогла только отмахнуться, чтобы не кричать. В конце концов, дети не виноваты, что у нее ничего не получается с хозяйством.
– Ну мамочка, ну пожалуйста, – затянули они хором, – Сережка наш портрет нарисовал, очень здорово получилось.
– Я сейчас закончу и посмотрю, – прошипела Ника, сдерживая раздражение, – положите на стол и идите отсюда.
Они не стали задерживаться – похоже, ей очень повезло, у детей легкий и незлобивый характер. А может, они просто привыкли к тому, что она так себя ведет? Нет, определенно, надо уделять им побольше внимания, иначе они решат, что их мать – злобная несдержанная мегера.
Макароны пришлось вылить в унитаз, и Ника развела порошковое пюре к сосискам, разогретым в микроволновке. Это блюдо удавалось ей лучше всего.
И только когда все поели, убирая со стола, она наткнулась на толстый ежедневник в твердой синей обложке, который переложила со стола на буфет перед ужином. Ника не сразу сообразила, откуда он тут взялся, а потом вспомнила, что там нарисован портрет ее дочерей, на которой ей предлагается взглянуть. Интересно, там нарисованы две девочки или одна? Кроме нее и Алексея, никто не мог различить близняшек. Она бы не стала смотреть на рисунок, если бы не любопытство – две девочки или одна?
Ника открыла ежедневник на титульном листе и вдруг увидела надпись крупными печатными буквами: «Илья Максимов». Она хмыкнула: забавно. Зачем плотнику ежедневник? Может быть, там есть что-нибудь указывающее на его причастность к происходящему в долине? Надо будет внимательно просмотреть его записи, она может наткнуться на что-нибудь, что прольет свет на его загадочное поведение.
Ника поднялась в кабинет, чтобы никто ей не помешал. Верней, чтобы никто не увидел ее за этим не очень-то достойным занятием. Она чувствовала себя детективом, напавшим на след, но в глубине души шевелилось нечто, похожее на неловкость, как будто она собиралась подсматривать за кем-то в замочную скважину.
Устроившись в кресле за столом, Ника положила ежедневник на колени и начала листать его с конца – ведь то, что ее интересовало, относилось к самому последнему времени. Но вместо деловых записей совершенно неожиданно наткнулась на исписанные и исчирканные вдоль и поперек страницы. Сначала она не поняла, что это может быть. Вверху, на полях красовалась строка, написанная мелким почерком: «Зуба, дуба, погуба, голуба, шуба, клуба, сруба». А потом жирно перечеркнуто. Это что? Шифр? Она приподнялась от волнения. Но то, что ей удалось разобрать дальше, заставило ее расхохотаться. Плотник писал стихи! Она смеялась до слез, сперва над ним, а потом над собой – тоже мне, Штирлиц! Шифры, даты, имена, суммы… А он, оказывается, романтик! Она еще продолжала хохотать, когда почувствовала непреодолимое любопытство – а что же он там пишет?
Она посмотрела по сторонам и даже выглянула в окно. Не увидев во дворе детей, она на всякий случай встала и заперла дверь на задвижку, как будто собиралась делать нечто постыдное. Как школьница, подглядывающая за мальчиками в душе, Ника боялась, что кто-нибудь случайно застукает ее за этим недостойным занятием. Но и запертой двери ей показалось мало – она задернула занавески и включила настольную лампу. Ну вот, теперь ей точно никто не помешает.
