Михаил Кликин - Три легенды
– Жри.
И волк стал лакать, взрыкивая, ощериваясь каждый раз, когда ведьма, устав держать тяжелого зверя, меняла положение рук.
– Еще и недоволен, – она легонько хлопнула волка по глазам. Зверь зарычал, обнажил клыки, собрав кожу на морде сердитыми складками. Вновь ведьма хлестнула его, на этот раз по носу. Волк изогнул шею, дернулся, процарапал когтями пол, клацнул зубами, чуть-чуть не дотянувшись до поддерживающей его руки. Ведьма засмеялась.
– Ты посмотри на себя, – сказала она. – Завернут в тряпки, словно младенец, сам на ногах стоять не можешь, жизнь едва теплиться, а все еще огрызаешься. Волчья порода! Что же будет, когда совсем поправишься? Сожрешь меня? Нет, милый! Я здесь главная, привыкай, – она перехватила зверя, сжала ему челюсти, повернула мордой к себе, заглянула прямо в глаза. – Я здесь хозяйка. Я вожак. – Она повысила голос, стала говорить жестче, короче. – Меня трогать не смей! Я тебя кормлю, выхаживаю, а ты огрызаешься? Не на такую напал! Ишь, волчье племя! Что смотришь бешеными глазами? Нет, не вырвешься, – она еще сильней сдавила челюсти, приблизила свое лицо к звериной морде. Дунула ему прямо в глаза, плюнула на ноздри.
Несколько минут они смотрели друг другу в глаза. Пристально, неотрывно. Человек и зверь. Ведьма и волк. Оба не желали сдаваться.
Ведьма уже чувствовала, как слабеет рука, стискивающая челюсти серого хищника. Еще минута, и зверь победит, освободится.
– Ну! – рявкнула она сквозь зубы. – Ну!
Волк глухо зарычал в ответ. Замотал головой, норовя вырваться. Почуял слабину.
Сейчас или никогда!
Изо всех оставшихся сил ведьма сдавила онемевшей рукой пасть волка, попыталась вывернуть ему шею. Оскалилась сама, словно зверь. Задышала прерывисто, тяжело, прямо в морду хищника.
И волчонок вдруг жалобно заскулил, отвел глаза в сторону, признавая поражение.
– Так-то! – удовлетворенно выдохнула ведьма, отпустила челюсти. Потрясла в воздухе затекшей рукой. – А теперь ешь.
Она попыталась еще раз заглянуть волку в глаза, но побежденный зверь избегал ее взгляда, отворачивался, прижимал к черепу уши.
Волчонок признал ведьму старшей.
Вечером появился мрачный Хозяин.
– Привела зверя в избу, – недовольно высказал он и сплюнул на пол. – Только его мне и не хватало.
– А ты где пропадал? – обернулась к нему ведьма. Домовой словно не услышал вопрос. Подошел к спящему волку, наклонился, тронул рукой шерсть, спросил:
– Где ты его подобрала?
– Сам приполз. Ночью. Погрызли его.
– Вижу… Что делать с ним будешь?
– Все, что надо было, я уже сделала. Кровь заговорила, раны очистила, перевязала. Теперь пусть сам выздоравливает.
– Будешь ждать? Или уйдешь, а зверя мне оставишь?
– Подожду еще несколько дней. Недолго.
– Значит остаешься…
– Всего на несколько дней.
– Скоро дожди начнутся. Слякотно будет.
– Ты что, гонишь меня?
– Гнать не гоню, но… – Домовой вдруг дернулся и яростно зачесал волосатую руку. Ругнулся, отодвинулся от волчонка: – Блохи! Принесла заразу!
– Это мелочь. Я тебе настой приготовлю – всех блох повыведет… Есть будешь?
– Давай, – Хозяин прекратил чесаться, сел за стол. Пока ведьма возилась у печи, он издалека внимательно рассматривал волка.
– А живой ли он? – с сомнением в голосе спросил домовой.
– Живой.
– Вроде бы и не дышит… Опоила, что ли, чем?
– Да. Отвар дала. Пусть пока спит, сил набирается… А ты где был?
– Здесь, – домовой фыркнул, пожал плечами. – Где еще? Я ведь из дома ни ногой. Разве только во двор.
– Обиделся?
– Не люблю, когда кричат.
– Извини, – ведьме стало неловко. – Сорвалась. Сама не знаю, как вышло.
– Ладно, чего уж там.
– Понимаешь, – ведьме вдруг нестерпимо захотелось выговориться. Излить душу. Оправдаться, что ли… – Я ведь ищу этого колдуна большую часть своей жизни. Я преследую его с тридцати двух лет. А сколько мне сейчас?.. Я уж и забыла… А когда ты сказал, что видел, как он плачет, мне вдруг показалось… – она запнулась, не находя нужных слов, – показалось, будто сейчас что-то случиться… такое… не знаю даже что… Твои слова… И я больше не смогу… не захочу идти за ним. Не захочу отомстить, прощу… Понимаешь? Все эти годы я желала только одного, жила этим, ради этого – и вдруг!.. Лишиться всего… Мне стало страшно… Невыносимо страшно…
– Что он тебе сделал?
– Он убил мою дочь.
– Вигор? – домовой изумился. – Ты не ошибаешься?
Ведьма повторила жестче, чувствуя, как закипает в груди ярость, клокочет в горле:
– Он убил мою дочь! Убил!
– Как это случилось?
– Он уничтожил мою деревню. И не только ее.
– Не может быть!
– Это так!
– Вигор? Не могу поверить.
– Он наслал на нас туман, в котором были жуткие твари. Он вызвал демона-убийцу…
– Подожди, кажется, я знаю, о чем ты говоришь…
Ведьма уже не слушала, не слышала. Она вещала, закатив глаза:
– Твари уничтожали всех на своем пути, а демон пожирал отсеченные человеческие головы. Я видела это. И ничего не могла поделать. Таура – моя дочь – погибла тем утром. Девочка, моя девочка – она даже не догадывалась, что я ее мать. Я собиралась сказать ей об этом позже, когда она подрастет. Но теперь она никогда не узнает. Проклятый колдун убил ее. Демон сожрал ее голову. А тело валялось на пороге в луже крови. И я топтала его ногами! Топтала тело собственной дочери! Понимаешь!?.. – ведьма вдруг схватила подвернувшийся под руку глиняный горшок и со всей силы швырнула его в стену. Во все стороны брызнули осколки. – Колдун должен за это ответить!.. – она взмахнула рукой, ничего на это раз не схватив, не задев, но железная кружка, стоящая на столе, сорвалась с места, словно подхваченная ураганом, и со звоном впечаталась в дверь.
Ведьма уже не говорила, она кричала в полный голос, размахивала руками.
Воздух в комнате встревожено гудел, ходил вихрями. Словно в дом ворвалась буря и теперь не может найти выход, бьеться в стены, мечется по углам.
Перепуганный домовой намертво вцепился в столешницу, как будто ждал, что и его сейчас подхватит незримая сила, швырнет о стену. А ведьма все бушевала, глаза ее вылезали из орбит, с почерневших губ капала пена, волосы поднялись дыбом и шевелились, словно живые.
– Я много лет взращивала в себе ненависть! Я копила ее! И вот я несу свою ненависть к нему!
В печи взорвалось полено. Сноп искр выплеснулся наружу. Несколько горящих угольков упали на пол. Комнату стало заволакивать дымом. Домовой пищал что-то неразборчивое. Ведьма гремела:
– Вот моя Сила! Таура! Вот мое проклятие! Ненависть!..
С грохотом сам по себе опрокинулся стул. Домовой не выдержал, сорвался с места, в мгновение ока исчез в темном углу. А ведьма выкрикивала уже что-то совсем нечленораздельное, неразборчивое, дикое. Половицы прогибались под ее ногами. Скрипели потолочные балки. Хлопали ставни, дверь. С полок валилась посуда. Трещина побежала по желтому боку печи.
