Тимофей Алексеев - Дети заката
Когда Ковалёнок потерялся, его искали, только нашли один облас на реке, недалеко от скитов. Но в скитах староверы о нём ничего не знали. Одно сказали, что в большую воду кто-то был здесь, потому как костер горел на горе, где две каменные вершины. А теперь вот Сева о нем рассказал… И тоже лодку, как в Данилиной далекой молодости, одну нашли, и тоже у скитов. Чудно, однако! На одном и том же месте пропадает человек, а никто его не находит и не встречает потом. Значит, прав был Данила, что не поверил тогда Ковалёнку. И как верить, коли словом знакомым обмолвился, что он — внук Деда Небесного.
Слез с лежанки Данила, вышел на улицу. Сонная Лупаня лизнула руку и снова улеглась под угол избы.
— Спишь всё! Ну-ну, чо тебе ещё делать-то? — Прошел по двору. Росы на траве нет. — Дождь будет, Лупаня, а наш горожанин в лес собрался.
Проснулся Сева уже под вечер. Ни туч, ни даже облаков. Посмотрел, высунувшись из лаза пещерки, — уже и земля подсохла. И запах трав исчез — пахнет камнем, землей. «Может, принюхался?» — подумал. Вот в лаз доносит ветерок разные запахи: и трав, и цветов, и реки. Зажигалкой посветил — ничего особенного, расщелина да и только. Но кто-то ночевал здесь когда-то: угли на песчаной поверхности. Да мало ли кого ночь застанет? Вот, видно, и приютился здесь, как он сегодня. Вылез, отряхнул песок со штанов, рюкзак на плечо — спасибо этому дому! Спустился к реке на тропинку: след на свежей глине не его! Словно женщина прошла или подросток — больно уж маленький. По направлению так вроде к кордону. «Проспал и ничего не видел!» — упрекнул себя. Только откуда здесь будет женщина? И тем более ребёнок? Путь-то сюда неблизкий! А дальше, по реке, там и сёл нет… Странно! И уже после дождя, по подсохшей глине проходил человек, скорым шагом пошёл. Вспомнил, как перед дождём Лупаня чего-то выла. Не случилось ли чего с дедом?
Уже на опушку вышел, откуда изба виднелась, успокоилось сердце: дым из трубы идёт. Вот только что-то Лупаня его не встречает. Спят, поди, старые. Поднялся на крыльцо. Вдруг опять запах трав, как в пещерке поначалу. То ли кажется уже, то ли до того им надышался, что этот запах в нём остался.
— Дед, ты дома? — крикнул, расшнуровывая ботинки. — Лупани что-то не видать.
За дверями царило молчание. Скинув второй ботинок, толкнул дверь. Дом был пуст. На столе лежала холщовая сума, стояла глиняная посудина и лежал пук сухой травы. Сева подошел к столу. Запах усилился. Он взял в руки пучок. Да, это был тот самый запах, его нельзя спутать, так как больше нигде он его не ощущал. Он наклонился над открытой посудиной — пробка валялась рядом на столе, — вдохнул запах из нее и потерял сознание. По крайней мере, так ему показалось.
Сева сидел на крыльце, когда увидел деда Данилу. Он шёл по траве босиком в длинной рубахе, подпоясанной цветным шнурком. Рядом бежала Лупаня. Дед изменился. Борода подстрижена, волосы причёсаны, а на лбу стянуты кожаным ремешком. И весь он помолодел, выглядел каким-то счастливым и непонятным.
— Ты, дед, где был? Я уж напугался и искать задумал.
— А ты не ищи меня, внучок, не найдешь. Нет меня на земле больше, в небытии я…
— В каком таком небытии? Ты что, дед? Такого не бывает! Ты что, умер?
— Много ты еще не знаешь, Сева-Севастьян! Бывает и есть, только мы не верим в это. Вот отсюда все наши беды. — Он подошел и сел на ступеньку рядом с Севой. — А я жив, и Лупаня моя жива. Пришел потому, что наказ тебе должен дать. Ты ведь то же, как и я, посвящён…
— Во что посвящён? О чем ты, деда. Ты что, масон?
— Это придумали недавно, рабы придумали. Ты посвящён в тайну перехода!
— А разве есть какой-то переход?
— Есть, из мира яви в мир небытия, где не стареют. Там род живет непокорённого народа. Он земли наши охраняет. Я знал давно об этом, но молчал. Ты тоже это знаешь, видел…
— Где я видел-то, дед?
— Ты говорил, в своей больнице.
— А, ты про тех… Но ты зачем ушёл? Нет, ты меня дурачишь! И что ты будешь делать там? Да нет никакого перехода! Это больное воображение, и только. Все давно уже изучено.
— Там, на столе, ты видел солнечную воду? — Данила указал на избяную дверь. — Видел, иначе бы со мной сейчас не говорил. Всего вдохнул лишь ты её — и встретился со мной. Ну, ладно, всё поймешь когда-то, будет время. Сейчас же слушай мой наказ. Храни сосуд, который на столе, и траву пуще глаза. В ней сила перехода — теперь она с тобой. Но только она не для того, чтоб ты повторил мой путь. У каждого он свой. И этот путь тебе укажет человек, который пришел в твой мир отсюда, где я сейчас. Но он тебя найдет лишь здесь. Он знает это место.
— Но я уеду в город! Там ведь семья…
— Не страшно! Но ты поймёшь, когда тот человек придёт сюда, и сюда вернёшься. Такой уж путь тебе начертан свыше. Теперь вставай — продрогнешь на полу.
— А чей же след я видел у реки?
— Про след не ведаю. Да мало ли следов кто оставляет? От человека всюду след, плохой или хороший…
Данила поднялся со ступеньки, крикнул Лупаню, шагнул и будто бы растворился.
Очнулся Сева глубокой ночью, сел на полу, непонимающе тряхнул головой. Странный сон какой-то. Поднялся, глянул на пустую дедову лежанку и присел на табурет у стола. Мешочек был собран и завязан.
— Так вот какой сидор ты взял, дедушка Данила…
Первая мысль у Севы была — бежать! И чем дальше, тем лучше! Лихорадочно зажёг керосиновую лампу, стал кидать свои вещи в большой рюкзак, торопясь, словно за ним гнались. Стал заталкивать бумаги будущей диссертации, которые, как путный, разложил на столе. Только и строчки не написал. «Правду, видно, сказал Данила, — вспомнилось вдруг. — Если разрешат написать!» Страх вдруг обуял Севу. Из тёмных углов он невидимыми лучами проникал в него, он чувствовал спиной, оборотиться только боялся. Нет, он не боялся чертей или какой-то нечисти — знал, что нет ничего этого. Боялся необъяснимого, неведомого ему. А сейчас оно, как вода, вливается в него, и мозг ищет ответы и не находит, и появляется страх, липкий и животный. Собрал рюкзак, хотел было идти, но сел вдруг на табурет. Он-то уйдет, а дед как же? Скажут, убил да закопал в тайге. Кто поверит ему, что дед в небытие ушел? Да никто! И сам бы не поверил, после такого объяснения кому-либо. Одна дорога туда, откуда уволился. Раза два подскакивал, хватался за рюкзак, только здравый смысл усаживал вновь на табурет. Холщовая сума на столе притягивала взгляд. Но развязать и посмотреть… Страх опять приходил. Надо деда искать, а не снам верить. Надышался чем-то, вот и упал в обморок. Закурил и вышел на крыльцо.
Начиналось утро. Рассвет, еще неясный, как застиранная простыня, окутывал землю. Не было яркости и контрастов — от этого земля казалась ровной, без холмов и впадин. Не было реки и не было берегов. Вместо реки лежал белый туман, он наполнил реку до самых краёв, и первые лучи прошлись по берегам, окрасили их в розовое. Так вот как выглядят молочные реки и кисельные берега! Сева был ошеломлён. Такое видел он в первый раз! И правда: «Кто рано встает, тому бог дает…» А так бы проспал такую красоту!
