Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8 (СИ) - Петрук Вера

– Я прошу прощения у всех, кому давал повод обращаться со мною несправедливо, – тянул Петр, двигаясь вслед за высоким шибанцем в жилетке из медвежьего меха. За руки они не держались, но кружили вокруг Арлинга, раскачиваясь в стороны, поднимая руки с оружием к небесам, задирая ноги в нелепых па, навязанных им чужой волей.

В свое время Арлинг так и не простил отца за все, что тот совершил с Магдой и его жизнью, а сейчас у него не было сил на это. Он мог изрубить двадцать человек, но не находил в себе силы заглянуть в прошлое, где его отцом был Элджерон Регарди.

– Я прощаю себя за то, что обижался и гневался, ведь только любовь к тебе, мой Бог, имеет значение. Только она главное.

Арлингу захотелось пронзить священника немедленно, потому что он не собирался прощать никого. В гневе, обиде и ненависти черпала силы его черная септория.

– Любовь – главное, – повторил доран Петр, счастливо улыбаясь, потому что каждый участник септории видел свой путь. – В любви источник жизни.

Этим словам Арлинг не мог возразить.

– Люблю тебя, Магда, – повторил он. – Пребудь во мне, со мною, через меня.

Тысячерукая появилась внезапно, оглушив все его чувства и на миг заставив поверить, что черную септорию он все-таки проиграет.

Священник первым выскочил из круга, больше не размахивая посохом и не задирая ноги в нелепом танце. Оглянувшись, Петр, уступивший место Тысячерукой, выхватил меч у кучеяра, который в тот момент проносился мимо, безумно отплясывая. Однако богиня быстро сообразила, что оказалась в старом, немощном теле, которое и меча удержать толком не может, и покинула дорана до того, как Арлинг ее заметил.

В следующие несколько секунд Тысячерукая металась по телам плясавших вокруг Регарди людей и животных, пока не остановилась на том, кто показался ей самым умелым воином. Арлинг знал, что у него только один шанс, ведь богиня все равно ударит первой.

Но она была лишь сагуро в теле человека, а он – учеником Махди, уроки которого впитались в его плоть и кровь еще на Огненном Круге. Принцип «единого меча» представлял собой сложную комбинацию молниеносных движений, требующих великолепной реакции и отточенной техники. Нехебкай просился помочь, но Арлинг не любил, когда в нем сомневались, и прогнал Змея прочь.

Чутье не подвело Регарди, позволив ему почувствовать опасность, идущую от лохматого воина-шибанца в медвежьей жилетке. Руководствуясь внутренним ощущением, Арлинг неосознанно атаковал его первым, опередив на доли секунды. Клинки со звоном столкнулись, безумный танцующий круг замер. «Единый меч» был опасным, однако самым коротким путем к победе. Регарди и Тысячерукая нанесли удары одновременно, но через секунду в живых остался только один. Единым ударом Арлинг отбил смертоносное лезвие вражеского меча и поразил лохматого воина насмерть. В холодном воздухе раздался хруст разрубаемой плоти, и меч Махди напился крови.

– Я забираю твою волю, Тысячерукая, – прошептал Арлинг и преклонил колено перед убитым шибанцем. Черная септория закончилась и все ее участники, за исключением Регарди, без сил повалились на землю. Арлинг ничего не почувствовал, кроме облегчения, что лошади остались живы. Он уже давно не требовал от себя любви к роду человеческому.

А в следующую секунду произошло то, что предсказывал Аджухам. Арваксы, удивленные и недовольные исходом Святого Боя, не придумали ничего лучше, как усыпать тех, кто выжил, градом стрел. Арлинг схватил священника, лежащего к нему ближе других, и втащил за тушу вороного коня, который пал первым. Петр кричал – стрела попала ему в ногу, пронзив ступню. Хромота ему была обеспечена, но в отличие от остальных он хотя бы остался жив.

Лучники Бараката ответили сразу же, но место боя, которое выбирали арваксы, находилось за пределами полета их стрел.

Арлинг почувствовал ее задолго до того, как арваксы перестали стрелять. Град стрел не исчез, но сменил направление. Неизвестно, был ли Даррен среди тех, кто отдавал приказы, или Монтеро командовал рытьем нового русла реки Дикой, однако среди арвакских офицеров сейчас явно творилось неладное.

Со стороны моря в долину вползала огромная сколопендра, и укусы сотен стрел, сыпавшихся уже с обеих сторон – теперь стреляли и лучники Бараката, ничего для нее не значили. Со времени последней их встречи Салуаддин стала еще больше. Она переползала с холма на холм, даже не утруждаясь – для нее они были всего лишь неровностями земли.

Но Арлинг ничего этого не видел. Не только Тысячерукая почувствовала его зов. Та самая Магда, которую он когда-то встретил на охоте в мастаршильдском лесу, сейчас шла к нему – с распущенными волосами цвета антрацитового угля, в легком синем платье до пят, босая, с улыбкой на любимом лице. В Магде все было просто, знакомо, трепетно. Она волновала душу, бередила сердце. Арлинг видел ее так же, как тогда Тысячерукую в церкви Вольного, остро чувствуя ее близость, и в то же время понимая, как далеко они сейчас находились друг от друга.

Регарди поднялся, вытащил из-под мертвого коня священника и выставил вперед ладонь, призывая Магду остановиться. Фадуна поколебалась, но замерла, а потом низко склонилась перед Арлингом, метя волосами по замерзающей траве. Регарди поклонился ей в ответ, после обернулся к священнику и сказал:

– Я хотел бы, чтобы ты спел брачную песню. После будешь свободен.

– Какую песню? – ошарашенно переспросил Петр, стараясь не делать резких движений. Арлингу было все равно, что тот видел, главное, что видел он.

– Любую, – кивнул ему Регарди и решительно направился к Магде. Взяв ее ладони в свои, притянул к себе, чувствуя хрупкость плеч под руками, шелк волос, взметнувшихся ему в лицо, робкие ответные объятия. Сагуро Магда тоже кое-что поняла со времени их последней встречи в ущелье и не торопила события. Как и Арлинг, она знала, что таких моментов у них осталось немного, возможно, этот был последним.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Регарди и, не став дожидаться ответа, надел кольцо, которое скрутил из засохшей травы, ей на палец.

– А ты станешь моим мужем, – кивнула Магда и, обмакнув ноготь в лужицу крови, которая натекла из трупа у ее ног, нарисовала кольцо у него на пальце.

Их поцелуй длился мгновение, оба тут же отпрянули, понимая, что черта, проведенная между ними, уже выросла в непреодолимую преграду.

Не светел-то месяц, он зарей всходит,

Он зарею-то зашел вечернею.

Он считал звезды на небе,

Одну звездочку недосчитывал.

Он ходил, искал свою звездочку.

– Как зовут суженую? – спросил священник, прерывая песню и держа глаза плотно закрытыми. Он явно опасался за свой рассудок.

– Магда, – прошептал Регарди, делая еще один шаг назад от той, которая была недостижима.

Что заря-то вечерняя – свет Арлинг,

Звезда утренняя – Магда.

Священник перевел дух и закончил:

Живите долго,

Радуйте нас

И друг друга глаз,

Пусть на осколки летят беды,

Хорошая пара.

Доран Петр замолчал и что есть духу припустил, хромая, к стенам Бараката, чтобы забыть увиденное как в страшном сне. Арлинг был рад, что у священника от страха отключился рассудок, потому что единственно выживший конь – тот самый буланый, на котором Петр выезжал из города, был нужен ему самому. Время перешло на секунды. Коня пришлось ловить и вскакивать в седло уже на скаку. К счастью, обошлось без понуканий – животное помчалось к горам, спасая свою жизнь.

– Сколько рук! Мы должны вернуться и все их забрать, – шептал в голове Арлинга новый голос, когда он проносился мимо расстрелянных тел арвакских пленников.

– Ты, как всегда, все испортил, – ворчал Нехебкай. – А можно было эту стерву просто убить. Зачем нам теперь еще и Тысячерукая?