Татьяна Смирнова - Зона сумерек
Потрепанный милицейский «газик» торопился, что называется "по государеву делу" и останавливаться нигде не собирался, но закон извечной дорожной солидарности заставил водителя придавить тормоз, когда из сиреневых сумерек выплыла парочка каких-то бедолаг, застрявших на обочине. Они колдовали над широченным как диван мотоциклом и, похоже, не очень успешно.
"Байкеры", — подумал водитель, невысокий полноватый человек, похожий на упругий резиновый мяч. Но подумал не с агрессивной неприязнью, как большинство его коллег, а где-то даже с интересом. Он остановился прямо напротив мотоциклистов и распахнул дверцу.
— Помочь, ребята?
Высокий, широкоплечий парень, огненно-рыжий, как медная проволока, широко улыбнулся, демонстрируя великолепные зубы: Как говорил Харли Дэвидсон из знаменитого фильма: "Если бы это была лошадь, я бы посоветовал ее пристрелить".
— Понятно, — кивнул водитель, неизвестно почему улыбаясь в ответ, — до города подбросить?
Байкеры переглянулись. Тот, что был пониже и держался в тени, кивнул, и "кожаная парочка" втиснулась в салон.
— А конь?
Он свое отбегал, — рассмеялся второй байкер мягким, грудным смехом, и, стянув шлем с роскошных светлых волос, оказался симпатичной девушкой.
В салоне они оказались не одни, на заднем сидении в углу дремал молодой веснушчатый парень в черной рясе, обнимая «рога» мотоцикла неопознанной модели, с массивным крестом, вделанным в бензобак.
— Тоже из ваших, — пояснил водитель, захлопывая дверцу, — даром, что батюшка. Я сегодня, как дед Мазай, целый день таких бедолаг подбираю, весь салон колесами завозили…
— Вечер добрый, дети мои, — очнулся «батюшка» с живым интересом разглядывая пополнение.
— А вы настоящий священник? — спросила девушка.
Закончил семинарию и принял сан, как положено, дочь моя, — охотно отозвался парень.
— И давно? — не оборачиваясь спросил водитель.
Да уж четвертый день пошел, — голосом пропитушки-дьякона пробасил тот, и, не выдержав, закашлялся.
— Солидно, — кивнул рыжий.
— А вы и венчать можете? — не отставала девушка.
— Могу, дочь моя, — с энтузиазмом откликнулся парень, — правда еще ни разу не пробовал.
Понятно. — кивнул рыжий, — значит попробуешь, — и улыбнулся своей спутнице, от этих слов засиявшей собственным светом. За окнами быстро темнело и вскоре контуры дороги оказались размытыми. Говорят, в такие ночи оживают древние духи гор, и спускаются вниз, чтобы пугать припозднившихся путников, — задумчиво произнесла девушка, — хотела бы я увидеть хоть одного из них…
Духи гор — суть ересь и бесовские наваждения, — авторитетно пояснил священник, — а мысли подобные есть зло и диаволовы козни.
— Согласна… Но каким скучным был бы мир без них! Не солено, не перчено…
Рыжий сощурил темные глаза и бросил своей спутнице странный взгляд. Но промолчал.
Когда земля окопами расколота на две,
Когда не слышно шепота и не уснуть в траве,
Когда не видно солнышка, лишь красная луна,
Должно быть, спит твой боженька, а правит сатана.
И, вжавшись в землю, не дыша, забившись в каблуки,
Твоя бессмертная душа следит его шаги.
Копыт неровный перестук, он характерно хром.
И этот невеселый звук с рождения ей знаком.
Но отчего он страшен так? Ведь это твой хромой
Безлунный Адский Аргамак пришедший за тобой.
И в этом нет ничьей вины. Садись, давай, в седло.
Ты уезжаешь от войны. Тебе, брат, повезло.
Фольклор ТРАССЫ.
Полнолуние.
Авторские песни Татьяны Сторожевой.
Мое небо не синее, синего неба нет
В этом мире гроз.
Мое небо не черное, черного неба нет
В этом мире звезд.
А когда наступает ночь,
В моем небе не гаснет свет.
Если хочешь, я расскажу тебе
Свой секрет.
Мое небо — твои глаза.
Это странно, но это — факт.
И когда говорят,
Что это — пройдет,
Я смеюсь
И делаю шаг
В мое карее небо…
Мое небо цвета осенних сумерек
И закатных дождей.
Мое небо цвета опавших листьев,
Только еще теплей.
А когда наступает ночь,
В моем небе горит огонь.
Чтоб зажечь его,
Просто дай мне свою ладонь.
Мое небо — твои глаза.
Это странно, но это — факт.
И когда говорят,
Что это — пройдет,
Я смеюсь
И делаю шаг
В мое карее небо.
ПРИКОСНИСЬ К ТАЙНЕ.
Ты много говоришь, — сказала Розали, задумчиво глядя в вечереющее небо, — но это еще полбеды. Ты говоришь умные и правильные вещи, вот это уже беда. Но главное зло в том, что я тебя слушаю. К счастью, у меня короткая память.
— Почему ты считаешь понимание злом? — спросил Рей.
— Зло — не в самом понимании. Зло — в попытке все понять.
— Интересная позиция, — усмехнулся Рей, — попытка "все понять", милая Розали, обеспечила нам цивилизацию. Если бы не это качество, мы с тобой, голые и волосатые, до сих пор молились бы на огонь, который упал с неба.
— Возможно. Что в этом ужасного?
Рей хотел, было, рассмеяться, но Розали была слишком серьезна.
— Бывают ситуации когда «понять» — значит «утратить»… Терпеть не могу смотреть на мужчин сверху вниз, — сказала она вдруг. Шагнула к дивану и опустилась на мягкий ковер у ног Рея. Обхватила руками колени. Запрокинула голову и встретилась с его задумчиво-ироничным взглядом. Он был готов улыбнуться, но сдерживал улыбку.
Вот так хорошо, — тихо проговорила Розали. — Слушай меня. Просто слушай. Я расскажу тебе невероятную историю. В этом волшебном, загадочном мире невероятные истории случаются просто на каждом шагу, но мы не видим этого. Мы боимся чуда. А ведь жить без чуда еще страшнее… Слушай меня, Рей… Дело было задолго до Города Дождя. В Ярославле. Мне тогда было почти семнадцать. То ли в субботу, то ли в воскресенье не помню, помню только, что это был бесконечный летний выходной. Тетка уехала на дачу, друзья где-то пропадали, и заняться мне было совершенно не чем. Все книги давно перечитаны, диски переслушаны. А по этому "фонарю для дураков" шла такая ахинея, что я сатанела. Вечером должны были показать американский боевик. Тогда они были еще в новинку, и я очень на него надеялась. Весь день я провела слоняясь по комнатам из угла в угол изнывая от скуки, а вечером, включив телевизор, услышала, что кто-то отбросил кеды в Политбюро и все развлекательные программы накрылись медным тазом. Ох, Рей, наверное даже ближайшие родственники не скорбели по "дорогому усопшему" больше чем я. Примерно в половине одиннадцатого мое терпение лопнуло. Я влезла в старые джинсы, завязала свою черную рубаху на пупе узлом и вышла. В Ярославле, кстати, белых ночей не бывает. И эта была черной, как тьма египетская. Никакой цели у меня не было и я брела вдоль по Ухтомского, потом по Которосльной набережной. Ты был когда-нибудь там? Нет? Уверяю, ты ничего не потерял. Однообразные ряды этих желтых пеналов, похожих на ульи… Мне всегда почему-то казалось, что жизнь в этих домах-ульях кардинально отличается от нашей и течет по особому, раз и навсегда спланированному распорядку. Люди в одно время выходят из дома и возвращаются. Все вместе едят. Одновременно включают телевизор. И на лицах у них, должно быть, отпечаток каких-то сверхважных обязательств перед судьбой цивилизации. Как минимум. Наверное даже дети там играют во что-нибудь значительное и важное. Например в «школу». Проверить это не было никакой возможности. Дома-ульи, дома-пеналы все время стояли запертыми на ключ. Город был пуст, словно вымер. Меня это не удивляло. Да и тебя, поживи ты в том районе, не удивило бы, право. Там после семи вечера родной матери двери не откроют если она промочила ноги и охрипла. А погулять выйти так человек пять, да по две бутылки на брата и никак иначе, а уж тогда сам черт не батька. Так вот шла я, нога за ногу, ни о чем особо не думала. Идти одной по набережной было немного жутковато, но возвращение домой, в эти треклятые четыре стены пугало меня больше, чем призрак коммунизма. Тачка появилась внезапно. Сзади. Она двигалась бесшумно и очень быстро. Асфальт там разбит вдребезги и ездить — сущее наказание господне. Но эта машина как будто летела не касаясь земли колесами. Будто стелилась как кошка в длинном, грациозном прыжке. Благодаря тете, крупному специалисту по автотранспорту, я знала: этот «полет» — визитная карточка самых классных водителей. Она затормозила довольно далеко от меня, так что я не испугалась. Это был обычный «жигуленок». Знаешь, по сей день не могу вспомнить, какого он был цвета, хотя рассмотрела все и преотлично. Необъяснимый заскок сознания. Я поравнялась в ней все еще злая и скучная. Мне было в лом бояться и даже хотелось нарваться на приключение. Если уж лучше выбирать, то лучше страх чем эта зеленая тоска.
