Инна Живетьева - Черные пески
– Но ведь не заплакал.
– Нет, конечно! Что вы, ваше высочество! Заплакал! – Лисенка возмущенно фыркнула. – Такой заплачет, ждите! Он даже в замок себя отнести не дал, сам хромал, пока князь не выбежал. Вот. А через год, как подпасков опять выбирать стали, так княжич Артемий дольше всех продержался.
– Он вообще ничего не боится, правда? – глаза у принцессы блестели.
– Нет. Простите, ваше высочество, неправда.
Недоуменно приподнялись бровки.
– Он за друзей боится, я точно знаю. Вон с ними какое…
Принцесса вдруг схватила Лисену за руку, сделала знак молчать. Кто-то шел через лес, ойкая и посмеиваясь. Между дубами показались три девицы, в одной из которых Лисена узнала княжну Рельни. Смуглянка явно заметила странную близость принцессы и служанки, и Элинка торопливо вскочила.
– Ваше высочество, – присела Марика в реверансе. – Вас ищут. Скоро отправляемся.
– Я сейчас.
Девицы не тронулись с места, и Анхелина нехотя поднялась. Лисена бросилась собирать подушки.
– Вы знаете, ваше высочество, – громко говорила Марика, пристроившись по левую руку от принцессы, – княжна Нелин рассказала забавную историю. Вам понравится, слушайте.
Лисена чуть усмехнулась, сворачивая покрывало. Она могла поспорить на что угодно, хоть на собственное приданое: Анхелину интересует одно-единственное, и ничего княжна Нелин про это рассказать не может. Да, придется Лисене в летнем дворце язык почесать. Что скрывать от себя, она этому рада: где Артемий, там и княжич Эмитрий, а уж про него Лисена готова говорить часами. Может, и сама что интересное от принцессы услышит.
Марк почти не соврал, он в самом деле считал глупым стреляться. Вот только иногда становилось плевать: ну и пусть глупо. А ради чего все терпеть? Косые взгляды и обрывающиеся разговоры, стоит Марку войти в комнату. Липкое любопытство придворных. Затаенные ухмылки слуг. Жалость друзей. Презрение. Брезгливость. Высокомерное недоумение. И постоянное ощущение грязи, точно в навоз вляпался и никак отмыться не можешь.
Тогда, после казни, Марку удалось отделаться от друзей, и он кружил по Турлину. Недоумевающий Санти был недоволен, тем более к вечеру снова засобирался дождь. Предвестником его пришел влажный холодный ветер, погнал по мостовой мусор. Улицы быстро пустели. Нищие и те разбрелись по берлогам, даже им было куда идти: в ночлежки или под мост. Санти одиноко цокал подковами по булыжникам. Быстро темнело, точно на город натягивали мокрый плащ. В домах зажигали лампы. Свет падал на мостовую узкими клинками из щелей между ставнями, просачивался из-за портьер – жильцы отгораживались, как могли, от ненастного вечера. Надевали халаты и мягкие туфли. Пили чай с клубничным вареньем или подогретое вино. Неторопливо беседовали с домашними. Делали все то, что когда-то казалось Марку скучным.
Он замерз еще с утра, к вечеру продрог окончательно, но не свернул ни к одному, даже самому захудалому трактиру. Сказанное с эшафота «ублюдок» висело плевком. Прийти с этим к людям казалось невыносимым.
Пошел крупный холодный дождь, Марк продолжал бездумно ездить по улицам. Если бы кто наблюдал за ним, то удивился бы странному выбору дороги: всадника мотало из стороны в сторону, точно конь и хозяин были пьяны. Марк же просто-напросто объезжал светлые отпечатки окон. Он отчаянно завидовал тем, для кого горел этот свет, так, как, наверное, не завидовал ни один самый старый и больной нищий. Никто и никогда не будет ждать Марка у окна, не зажжет для него лампу – кому нужен ублюдок? Он и права не имеет коснуться горевшего для других света, как бродяга не смеет осквернить прикосновением грязных рук икону Матери-заступницы.
Тучи клубились над городом, сталкивались боками и выдавливали друг из друга все новые и новые потоки воды. Волосы прилипли к шее, с них затекало за шиворот. Мундир и рубашка промокли насквозь, в сапогах хлюпало. Казалось, капает даже с ресниц. Марка сотрясала мелкая дрожь. Он подумал с надеждой, что обязательно заболеет и провалится в жар и беспамятство. И то и другое привлекало: согреться и забыть. Дождь наполнял улицы потоками воды, бросал под ноги коню всякую дрянь. Марк выехал из центра Турлина и оказался у городской стены. Но даже тут, в маленьких домишках, светились окна: горели крохотные огоньки на фитильках, плавающих в жиру. Улицы пошли немощеные, тяжелый Санти проваливался в грязь, рискуя оступиться и попасть в яму. Только ради измученного коня Марк свернул на поднимающуюся в гору дорогу, к единственному приличному кварталу в этих местах. Закоченевшие пальцы почти не чувствовали повод, но Санти и сам воспользовался случаем выбраться из грязи.
Стало светлее, хотя окна теперь прятались за высокими заборами. Но у ворот горели лампы, позволяя различить границу между сплошной стеной дождя и мостовой. Конь пошел бодрее, явно узнавая места и помня, что тут могут укрыть и накормить. Марк оглянулся и рванул повод: убраться побыстрее от дома коннетабля Кирилла. Санти всхрапнул недовольно, не желая повиноваться приказу, и Марк мешком осел в седле. Какая, в сущности, разница, куда ехать? Если суждено жить с клеймом ублюдка, так пусть коннетабль осудит первым.
Теперь Марк спешил, точно не терпелось ему увидеть брезгливый взгляд старого князя и с полным на то правом освободить если не мир, то хоть Турлин от своего присутствия. Показалось вдруг: дождь – тот самый, что гнался когда-то за княжичем Крохом по дороге в столицу, и вот теперь нагнал и уже не отпустит, а все прошедшее было лишь милостивой передышкой.
Перед самым домом коннетабля раскинулась огромная лужа. Санти растоптал ее край, и освобожденный поток хлынул вниз по улице, торопясь успеть, пока не залепило дыру мусором. Марк встряхнулся, как старый пес, вылезший из реки, и ударил кулаком по мокрым доскам ворот. Стучать пришлось долго, пока не открылось зарешеченное окошко и не спросили:
– Кто таков?
В голосе слышалось: кого шакал в такую погоду носит, заставляя мокнуть честных людей?
– Ну, кто таков? – повторили, пока Марк пытался справиться с дрожью.
Но, даже совладав с губами, он не мог ответить. «Князь Лесс»? Обольют грязью: «Нашелся князь, ублюдок шакалий». «Королевский порученец»? Так это пока нашивки не сорвали. В окошке показался внимательный глаз, оглядел с ног до головы вымокшего всадника и усталого коня, Марк понимал, как жалко они выглядят со стороны. Прежде чем окошко захлопнулось, успел пролязгать, стуча зубами:
– Я к коннетаблю. Передайте, что к нему Маркий.
