Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Он сказал еще решительнее:
— Вот здесь ты ошибаешься, сын мой. Черная месса — великая сила.
— Фигня. Если бы ею заправлял Бриклайт или его волчата, еще бы заинтересовался...
Он сказал тихо:
— Многие недооценивают госпожу ля Вуазен. Как и ее правую руку, мсье Джафара. Я знаю, что он адепт черной магии, но в отличие от других магов никогда не заявлял об этом. Даже ты, сын мой, ощутишь недоброе в том месте, где они проводят... свои бесчинства. Я хотел бы, чтобы ты там побывал.
— Это далеко?
— Сразу за стеной города. У нас только в одном месте остался лес.
— Хорошо, — ответил я с неохотой. — Я приду посмотрю. Хотя не верю...
— Молись, сын мой, — ответил он смиренно. — Господь даст тебе веру.
Я пробормотал:
— Да он мне ее дал. Только церковь ужаснулась бы, увидев, что за веру мне дал Господь...
Он отшатнулся, посмотрел испуганными глазами. Дрожащая рука поднялась и торопливо перекрестила меня трижды. Не дожидаясь, когда перекрестит в четвертый, я поклонился и вышел.
Народ сбивается в кучки, то один, то другой рассказывает с жаром, что какие-то шутники придумали забаву: создавать фантомы, похожие на того, кого ловят, и запускают их по всему городу. Не иначе как благородные изгаляются, только они могут вот так тратить дорогие амулеты...
Всех благородных перевешать, кричали в другом месте. Ишь, издеваются над честными людьми, мешают им подзаработать на поимке опасного преступника, растлителя и душителя! А если не дадут повесить, то выгнать всех из города, а дома их на поток и разграбление...
Такие слухи ползли по всему городу, наконец я уже сам поверил, что какие-то шутники... а то и неведомые доброжелатели тоже запустили пару сотен таких же фантомов в добавку к моему десятку, так что стража и добровольцы уже лежат, высунув языки и вконец обессилев, проклинают свою мечту легко заработать...
Дом Вильда, как и его отца, маленькая крепость, чуть поменьше размерами, однако вокруг народу кишит намного больше. Был соблазн попытаться проникнуть внутрь, проверить, насколько смогу избегать ловушек, но удержался: это уже не риск, а самоубийство.
Рунтир, Джордж и Тегер, уже давно взрослые по здешним меркам, нередко ночуют в доме Бриклайта, хотя у них, за исключением Тегера, есть и свои дома. Наблюдая за домом Бриклайта, я заприметил ту самую красивую женщину, что в прошлый раз опознала меня, но почему-то не подняла тревогу. Молодая жена Бриклайта, мадам ля Вуазен. За нею смутно реет какая-то тень, но с такого расстояния не рассмотрел, то ли это ее собственная недобрая тень, то ли за ней в самом деле, как говорят у нас, кто-то стоит... и при этом многозначительно поднимает палец кверху.
Это натолкнуло на мысль всё же проверить, что такое городил перепуганный священник.
Через полчаса городские стены остались позади, я вошел в лес, пахнуло сыростью и кисловатым запахом муравьиных куч. Деревья великанские, совсем не видно молодых, все в пять обхватов, кора потрескавшаяся, толстая настолько, что в трещину может поместиться человек. Чудовищные наплывы опускаются до самой земли, словно ствол время от времени начинает таять, как свеча, и часть древесной плоти стекает к подножью.
Корни вздыбились и, прорвав мох, торчат над землей, похожие на болезненно-белых земляных червей, огромные и пугающе застывшие, будто готовые набросить петли на ноги. Я оглядывался в изумлении: такая дремучесть понятна там, где не ступала нога человека, а здесь, рядом с городом, где все берут не только хворост, но и дармовой лес...
За спиной сомкнулся первый ряд деревьев, я пошел вглубь, знакомо пахнуло холодом, я насторожился, вскоре вышел на широкую круглую поляну. В самой середине чернеет плоский продолговатый камень. Наполовину погрузился в землю, я как воочию увидел распростертое на нем тело молодой женщины, обязательно — девственницы, видна канавка для стока жертвенной крови...
Холод покалывает кожу, хотя на поляне порхают бабочки и носятся стрекозы, им тепло и солнечно. Я остановился на краю, вся поляна окружена идолами. Толстые деревья срублены на высоте человеческого роста, а из пней наделали статуй — рогатых козлов с раскрытыми пастями, гарпий, голых баб со змеями вместо волос, а также толстых жаб с выпученными глазами.
Я в рассеянности опустил руку на темную, будто покрытую смолой, гарпию размером с барана. Выглядит живой, только ноги уходят в основание пня. Ладонь дернулась, деревянная голова гарпии сдвинулась, мертвые глаза вспыхнули кровавым огнем.
— Да пошла ты, — прошептал я трясущимися губами. — Инфузория...
Статуи по всему периметру поляны повернули головы. Выглядят, словно из тугой резины, а не из дерева, кроваво-красные глаза уставились со злобным торжеством. Вон у той гарпии рот измазан кровью, так и кажется, что только что разорвала какое-то существо. Человека разорвет и сама, а стаей разнесут в клочья всё городское войско...
Тело мое застывало, странное оцепенение сковало все члены. Мысли начали замирать, останавливаться, как броуновские частицы при нуле, даже глазами стало трудно двигать...
Свет ударил в глаза, как выжигающий сетчатку лазер высокой мощности. Я вскрикнул, поднял чугунную руку и протер глазницы, слезы бегут ручьем.
— Задумались, сэр Ричард? — послышался мягкий голос. — Здесь есть о чем подумать...
Отец Шкред приближался медленно, лицо изнуренное, под глазами мешки. В одной руке сжимает искрящийся бенгальским огнем крест, другой прижимает к груди книгу. Книга тоже окружена сиянием, я услышал легкий треск электрических разрядов.
— М-да... — прохрипел я, горло пересохло, словно я простоял вот так с открытым ртом, как дурак, несколько часов. — М-да, мыслю...
— Взрослеете, сын мой, — ответил священник без всякой издевки. — Мыслить начинаете... Теперь верите, что здесь концентрируется Зло?
Я сказал с напряжением в голосе:
— Собираются язычники? — Священник помотал головой:
— Если бы...
— А кто? Ах да, вы их зовете дьяволопоклонниками...
— Они самые, сын мой, — ответил он тихо. — Здесь проводятся черные мессы... Возможно, здесь.
Я оглядел поляну:
— Место подходящее. Не зря же занимались художественной резьбой по дереву.
Он вздохнул:
— Ваша милость... — Я прервал:
— Когда наедине, я не ваша милость, а брат по вере. Вы не забыли, святой отец, что я — паладин?
Он снова вздохнул:
— Да уж лучше «ваша милость», чтобы не путаться. Я уже стар, могу и забыть, когда как говорить. Так вот, это не единственное место, сын мой. Я еще помню, когда это только начиналось, когда впервые заговорили о таких делах... Первая черная месса была уже на моей памяти. А теперь этих темных мест всё больше... Правда, здесь самые большие сборища. Сегодня ночью ожидается черная месса.
