Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Через пару мгновений из темноты выскользнул человек в черном плаще с капюшоном. Я взял лук и наложил стрелу. Человек быстро подбежал, перевернул убитого и отпрянул. Я сказал негромко:
— Не ожидал?
Он моментально развернулся, в руке блеснуло лезвие. Стрела сорвалась с тетивы, одновременно я дернулся в сторону. Рядом чмокнуло, острый нож погрузился в плотное дерево, словно в кусок сыра. Человек бросился прочь, хромая, стрела только ранила: я не указал ей цель, пришлось торопливо выпустить вторую, та ударила в спину между лопатками.
Запнувшись на ровном месте, он упал у самой калитки. Я подошел, сказал негромко:
— Думал, что охотишься на овцу, герой?
Он захрипел, с трудом повернул голову. Изо рта хлынула темная струя. Он прошептал, булькая кровью:
— Всё... равно...
— Что? — спросил я.
— Убьем...
— Это я слышал, — сообщил я, — только ты уже никого не убьешь. Или я не прав?
— Убьем, — прохрипел он всё тише, — убьем тебя... а потом изнасилуем не только эту сучку, но и ее выкормышей...
— Ты? — спросил я.
— И я... — прошептат он. — Теперь уже и мы... после братьев... измочалим ее так... что...
Что-то окаменело во мне, я смотрел на него в странном спокойствии, хотя должен бы орать и обличать такого мерзавца. Он не сводил с меня пылающих ненавистью глаз, как же, опозорился, попался, а считался, поди, лучшим или одним из лучших наемников.
— Это хорошо, — произнес я тем же ровным голосом. — Это хорошо, что ты сказал такое... А то во мне уже начал было просыпаться гребаный либерал. Начал вспоминать, что жизнь — священна в любом ее проявлении.
— Чего?..
— Вот-вот, — ответил я. — Именно, чего... Подохни, священная жизнь. И пусть с тобой подохнет целый неповторимый мир, как говорят поэты, мне по фигу.
Я наступил ему на горло, услышал треск гортани, постоял чуть, всматриваясь и вслушиваясь в тихую ночь. Сэр Торкилстон с мечом в руке встретил в дверях, доспехи блестят в отсветах луны, словно покрыты корочкой льда, лицо суровое.
— Я всё видел, — шепнул он. — Не успокаиваются.
— У них резервы, — ответил я так же тихо.
— Головорезы Вильда?
— Золотовалютные, — ответил я. — Это главный резерв. Неистощимый. Нет, мы пойдем другим путем...
Он взглянул непонимающе, я перекинул лук и тулу за плечо, подцепил молот на пояс. За окном сереет небо, рассвет слабый, блеклый, в окна потянуло прохладой вперемешку с запахами сада и соленостью близкого моря. Деревья в саду перестали выглядеть пугающими чудовищами, затихли ночные жабы, зато робко запела самая ранняя пташка.
— Пора, — сказал я. — Присматривайте за Амелией. И за песиком...
Песик поднял голову и посмотрел на меня с немым укором. Я развел руками и, наклонившись к мохнатому уху, в который раз пообещал, что уже скоро-скоро ступим на палубу, а пока оставляю его бдить и стеречь, как бдил бы и стерег я сам.
Он тяжело вздохнул, в глазах мольба взять с собой, я поцеловал холодный влажный нос и быстро вышел из комнаты. Чтобы не попадаться на глаза Зайчику, прошел в личине исчезника через задний двор.
Трое, затаившись в кустах, всё так же наблюдают за центральным входом. Даже птицы к ним привыкли, чирикают на веточках прямо над головами. Замаскировались идеально, но только от простого человеческого зрения.
— Вы нарушили право частной собственности, — сказал я громко, но молча, — и по законам феодального времени...
Стрелы сорвались одна за другой. На этот раз я не забыл надеть кожаную рукавичку, тетива звонко щелкала, не рассекая кожу. Багровые пятна за зеленой листвой дергались, вздрагивали, кто-то подпрыгнул, но стальные клювы били точно и безжалостно.
Те пятеро, что наблюдают за дорогами, ведущими к усадьбе, пока ничего не заметили. Я высмотрел мертвую зону и почти на цыпочках прокрался мимо.
Дорога к городу свободна, пусть это не мощеная дорога, а просто тропка, я шел медленно, голова забита противоречивыми планами, как же обустроить... Тараскон, я же альтруист, к тому же это защитит Амелию, а самое главное, понятно, мне еще с неделю до отплытия, не по борделям же от скуки ходить благородному сэру...
Лучник впереди устроился на высоком камне, греется, как ящерица, на солнце. Лук лежит рядом, в землю воткнул две стрелы. Вторая, понятно, контрольная.
Я всмотрелся в эту сытую тупую морду, злость начала подниматься медленно, как лава в проснувшемся вулкане. Тех троих я сразил без всякой злобы: видел только багровые пятна. Пошли по мою шкуру — поплатились своими. А эта сволочь рассчитывает вот так, лежа на вершине каменистого холма, спокойно прицелиться в ничего не подозревающего путника...
Руки мои стиснули древко лука, я перевел дыхание, наложил стрелу на тетиву и вышел из-за деревьев. Лучник живо ухватил лук, я ведь иду, ничего не подозревая, засады не вижу, можно прицелиться спокойно...
Я рывком поднял лук и выпустил стрелу, держа взглядом правое плечо лучника. Он охнул, опустил тетиву, мимо моего уха свистнуло, а в его плече появился кончик стрелы. Лук выпал из его руки, он в бессилии зажал рану ладонью.
— Кто идет за шерстью, — сказал я громко, — возвращается стриженым.
— Сволочь, — процедил он.
— Это вопрос мировоззрения, — возразил я. — Ты, наверное, из варваров?
Он плюнул под ноги.
— Сам ты... а еще благородный!
Я повесил лук за спиной, очень довольный, везде одни победы, как хорошо, помахал ему рукой.
— Советую всё же сменить профессию!
Я не успел сделать шага, как за спиной раздалось насмешливое:
— И мне?
Второй лучник поднялся над завалом из камней по пояс, тетива натянута до отказа, целит в лицо. Холод растекся по телу, я смотрел в прищуренные жестокие глаза и проговорил горько:
— Укрепляй фронт, и тебя подстрелят в спину... — Он сказал довольно:
— Очень точно, парень. Узнаю бывалого солдата.
Я сказал еще торопливее, видя, что его пальцы на тетиве со стрелой вот-вот разомкнутся:
— Ты, конечно, намного сильнее напарника... И ты явно лучший...
Он довольно буркнул:
— Ты сейчас убедишься.
— Настоящих сразу видно, — сказал я торопливо, — но как насчет двух предупредительных выстрелов?
Он округлил глаза.
— А что это?
— Два выстрела в воздух, — объяснил я, — чтобы я всё понял, испугался и сам отдал тебе всё, что пожелаешь! Зачем тебе стрелы тратить?
— Два выстрела в воздух? — переспросил он. — В смысле, в небо? А вдруг промахнусь?
Он наслаждался ситуацией, камни загремели, раненый начал спускаться по насыпи. В его взгляде я видел злую радость. Оказавшись передо мной, он крикнул наверх:
— Апикс, не убивай его сразу!.. Я эту сволочь хочу поджарить на медленном огне за мою руку.
— Ребята, — сказал я торопливо, — я вам всё и так отдам...
