Юлия Шолох - Звериный подарок
Домик немаленький оказался, каменный, со всех сторон сарайчиками окружен. Холодно небось как в погребе. Вроде мороз давно уже во мне, как дома, а стоит подумать, что еще холодней будет, лицо само собой кривится. Во дворе снега по колено намело, так, глядишь, вскоре до самой крыши домик завалит. Не выходит, что ли, наружу совсем? А свет в окошке есть, хотя и слабый. В такую темень, что с таким светом можно делать, интересно?
Дверь деревянная, толстая, железом обита. Открывать ее ведьма не спешит. Но ведь и я не спешу, куда мне? Впереди длинная пустая жизнь, долблю себе и долблю.
И зачем фыркать и шипеть? Я не лошадь, чтобы шипения бояться. Кстати, и сама так тоже умею!
— Кто и зачем? — неприязненно спрашивает бабка.
— По делу я к тебе, чернокнижница.
Дверь скрипуче раскрывается, там внутри немного тепла и света, бабка не так уж и стара, спина прямая, волосы длинные, блестящие карие глаза настороженно и быстро меня оглядывают.
— Я ведунья, деточка.
— Чернокнижница Астелия, впусти меня побыстрее, я не уйду.
Мы неотрывно смотрим друг на друга, и через пару мгновений она отступает, смирившись с моим приходом. Мудрая тактика.
За дверью пол из обожженных глиняных кирпичиков, им выложена вся прихожая и кухня прямо напротив входа. На кухне — горящая печь с открытой заслонкой. Отблески пламени выползают наружу, разукрашивая деревянный стол кровавыми узорами. Каждый раз, когда такое вижу, — все пылает внутри, сгорая в пепел. Снова и снова.
— Сядь здесь, — выводит из забытья голос, уже не такой настороженный, как вначале. Зря, бабка, расслабилась, не думай, что я без сил. Это просто так… минутное падение в ничто.
— Я по делу, чернокнижница.
Морщится, но молчит. Садиться я не собираюсь, подхожу к стулу, на который она опускается сама.
— Говори.
— Мне нужен учитель. Вызвать беса. Самого слабого, на повеление демонами я не замахиваюсь. Обучишь по-быстрому?
— Нет.
— Соглашайся, бабка, я хорошо заплачу.
— Нет, никогда.
— Все равно придется. Долг крови свой перед Атисом отдашь… мне. Так дед завещал.
О, что-то страшное для нее сказала. Вздрагивает, будто слышит кого-то, кроме меня, и глаза такими нездоровыми становятся, словно ее приступ давно забытой боли настиг.
— Ну что, бабка? Договоримся по-хорошему?
— Атис… Чем докажешь, что он послал? Нет его уже, духи весть принесли.
Доказывать и не надо, мои слова, точнее, сила переданного долга видна как на ладони — лихорадочные движения ее пальцев и подрагивание губ не смогла скрыть даже многолетняя выдержка. Но ладно, так и быть.
— Письмо у меня от него есть.
Копаюсь в заплечном мешке. Как я все-таки устала, шла сюда. Шла… Зачем? Что изменится, вызови я этого треклятого анчутку да добудь бляху? Поеду, брошу в лица всем этим… родственникам? Неужели и правда верю, что за такое кто-то, навесивший проклятье, пожалеет да отпустит? Кто-то отплатит добром? Кто?
Читает. Не очень-то, похоже, ей нравятся дедулины выкрутасы. Выпендрился на старости лет. Сделал доброе дело.
Свиток опускается на колени, лихорадочный взгляд чернокнижницы теряется в каменных стенах и блуждает где-то за пределами дома.
— Ты Дарена?
— Да.
Какой страшный взгляд, повелевающий. Вот она, чернокнижница, вышла из роли сельской ведьмы, раскрылась, как небывалый цветок папоротника в беспроглядной ночи.
— Где твой волк, люна-са? — рокочет властный голос, заполняя все пространство дома и оглушая. На мне амулет, и ведьма никак не может повлиять на разум. Ничего не посмеет мне сделать, но я все равно шепчу пересохшими губами:
— Нет его…
Ей недостаточно такого ответа. Глаза щурятся не зло, а как будто ей становится больно.
— НЕТ ЕГО! НЕТ! — кричу изо всех сил.
Неожиданно к моей руке прикасается маленькая теплая ладошка, и впервые с того страшного дня я плачу. Оседаю, утыкаясь лицом в колени неизвестной ведьмы и плачу, до судорог, до воя, до сдавленного хрипа и… рассказываю. Впервые просто произношу страшные слова вслух. Сухие руки ведьмы гладят меня по голове, принимают мои слезы, мою боль, рассматривают ее осторожно, как что-то опасное, и возвращают обратно. Потому что забрать такое, освободить, даже просто облегчить — никому не под силу.
Вскоре я засыпаю на кровати, куда меня укладывает ведьма, раздев и сдернув с тела пояс с ножами, который я никогда не снимала, даже ночью. Разве что когда мылась. Укутывает меня, как, должно быть, укутывают маленьких детей заботливые матери, я не знаю. Когда-то я так укутывала крошечную Маришку, сестру, когда ее только привезли в наш дом, годовалую, испуганную и зареванную, оторвав от матери, как всех нас. Сидела возле Маришки, держа за руку, прямо как сейчас делает ведьма. Засыпаю быстро и спокойно, и сегодня мне ничего не мешает.
Просыпаюсь, когда солнце уже высоко. Ведьма заходит в дверь с вязанкой хвороста, хотя у нее целая поленница прямо у дома. С грохотом кидает к печи и начинает расстегивать задубевшую тяжелую шубу. Долго на улице была, ходила, что ли, куда? Задумала, может, чего?
На меня почти не смотрит.
— Лежи, по делам ходила да хворосту принесла заодно. Всегда из лесу что-то несу, привычка у меня такая. Спи пока, обед приготовлю, разбужу.
Нет уж, належалась. Да и потренироваться не мешает. Я теперь очень хорошо ножи бросаю, почти каждый день играюсь. Так привыкла, что теперь, как утром просыпаюсь, перед глазами уже блестящие стрелы, соскальзывающие с ладони. Такие маленькие ручные животные, как раз для меня. Странное развлечение, но и я теперь не совсем обычна.
На пороге, еще не открыв дверь, я останавливаюсь. Лучше сразу расставить все по местам: я плачу деньги и покупаю знания. Все.
— Про вчерашнее забудь, бабка, поняла? Не говорила я тебе ничего, ни слова лишнего, а ты ничего не слышала. Лучше и не напоминай.
Она равнодушно пожимает плечами и возвращается к печи. Зовет меня, только когда готов обед. К тому времени выбранная мною мишень — одна из досок сарая, истыкана ножами. Промахнулась я всего дважды.
Вечером Астелия уходит в лес за корой какого-то редкого дерева, необходимого для наших занятий. Я сижу на лавке под домом, в тишине и слепящей снежной пустоте. Примерно через месяц начнет таять снег, солнце будет греть сильнее и зазеленеет земля. А что будет со мной? Время вроде лечит. Сколько же этого времени нужно? Сколько я выдержу? Астелия сказала, обучение может растянуться на несколько лет, смотря как пойдет. Смогу ли несколько лет так? Теперь, когда я его не слышу, совсем не слышу, даже раз в несколько дней, даже сквозь ужасную боль. Сколько я так протяну?
