Эрик де Би - Темноты
Файне схватила «Менестрель» со стола, порвал его о кинжал и швырнула на пол. Последовавший крик сотряс комнату.
Кален вздрогнул и оглянулся на дверь, но Файне сказала правду. Не будь комната зачарована, Целлика бы уже была здесь.
— Тогда почему не убить её? — спросил Кален. — Почему Лориэн, а не Айлиру? — он приблизился к ней: захоти, Дрен смог бы схватить её за глотку.
— Я не...мне не нравятся некоторые, да, — ответила Файне. — Я ненавижу их. Я ненавижу каждого, особенно её…но я не ненавижу так, чтобы убить. Я не такая, и я…и я должна тебе это показать.
— Почему я так много значу?
Файне вытерла глаза и нос.
— Потому что я так не могу — только не с тобой. Я не могу лгать тебе или обманывать. Ты всегда знаешь это — всегда знаешь, — она вновь всхлипнула. — Это сперва так раздражало, но…есть что-то между нами, Кален. И это нечто, что я не могу понять.
Кален посмотрел ей в глаза. Какими насыщенными они казались — светлые влажные озёра серых облаков на полуэльфийском лице. Какими искренними и правдивыми.
— Я должна знать, Кален, — девушка с видимым усилием успокоила себя, руками схватившись за плечи. — То…то, что есть у нас, оно реально? Могло ли такое на самом деле случиться между теми, кто встретился лишь раз? Я никогда не любила и… — она оборвала себя и потупила в пол. А потом зло, раздражённо продолжила. — Я не понимаю! Это не…это нечестно!
— Файне, — сказал Кален.
— Ты! — крикнула девушка. — Единственный мужчина, которого я не могу получить — единственный мужчина, от которого я должна бежать, но не могу покинуть. Даже сейчас, я стою голая перед тобой — тобой, порицавшим меня, отказывавшимся от меня, угрожавшим меня арестовать — и я не могу уйти. Я просто не могу забыть тебя.
Слёзы полились по её щекам, а Кален не мог заговорить, даже если бы попытался.
— Я должна знать, люблю ли я тебя по-настоящему, и любишь ли ты меня, — произнесла полуэльфийка. — Мне нужно…мне нужно что-то настоящее в жизни, полной теней и лжи. Имеет ли это хоть какой-то смысл? Ты понимаешь?
Кален отвёл взгляд и всё равно встретился с ней глазами. Мужчина взвесил её слова, попробовал прочесть язык тела на предмет лжи, но ничего не нашёл. Насколько он мог судить, всё сказанное было правдой.
Её жизнь была полная теней и лжи, подумал Кален. Как его собственная.
— Ох, Кален, — сказала Файне. — Скажи что-нибудь…что угодно, прошу.
Дрен повернулся к ней.
— Это неправда.
Файне замерла, словно один только его взгляд обратил девушку в камень.
— Что неправда?
— Что женщина умерла из-за тебя, — сказал Кален. — Ты не посылала Раса убить её.
Файне шумно вдохнула.
— Я верю тебе, — произнёс мужчина. — Твоя игра была бездумна и лишена принципов. Именно поэтому Лориэн застали врасплох, но всё же, это не твоя вина…
Файне обвила рукой его шею и со страстью поцеловала его. Кален от неожиданности сделал шаг назад. Мужчина мог ощущать силу поцелуя и мог чувствовать вкус её губ на своих даже сквозь онемение. В ушах зашумела кровь, и Кален мог чувствовать, как стук сердца эхом раздаётся у него в голове.
— Нет, — отстранилась Файне. — Нет. Мне жаль. Я просто…я должна была. Прости.
— Что это?
Файне пошла к своей одежде, оставленной на кровати.
— Ты любишь её, — сказала девушка.
— Ха, — тряхнул головой Кален.
— «Ха»? — горько засмеялась Файне. — Эта девочка вмешивается практически во всё, во что может, когда вы вместе — во всё. Она восхищается тобой — твоим видом, мыслями о тебе. Она тебя любит, ты, кретин. А ты, — глаза полуэльфийки сощурились, — ты любишь её тоже.
Дрен покачал головой.
— Нет.
Файне остановилась и с осторожным любопытством посмотрела на него.
— Ты уверен?
Девушка шагнула к нему, и Кален почувствовал, как внутри него разгорается пламя — он хотел её, он хотел сражения. С ней всегда будет именно так, подумал он.
— Что же тогда ты чувствуешь? — спросила она. — Что ты чувствуешь прямо сейчас?
Ему в голову пришло идеально подходящее слово. Кален грустно улыбнулся.
— Жалость.
Чего бы Файне не ожидала, это её удивило.
— Жалость к ней? — её голос внезапно охладел. — Жалость ко мне?
— К себе, — покачал головой Кален. — Она заставляет меня желать стать лучшим человеком.
Файне отпрянула, словно он влепил ей пощёчину.
— По мне, это похоже на любовь.
Девушка решила было отвернуться, но мужчина поймал её за запястье.
— Нет, — произнёс он.
— Нет?
Он покачал головой.
— Что ж, спасибо Деве Неудачи, — сказала Файне, с гордостью подняв голову. — Мне начало казаться, что я тебе больше не нравлюсь.
Чистая, невозмутимая уверенность в её глазах — глумливое озорство и едкие слова, бесстыдная игривость — всё это вызвало у Калена улыбку. Бравада этой женщины изумляла его.
Файне не была скромной и задумчивой, как Мирин, а, наоборот, самодовольной, непоколебимо уверенной в своём очарование. Кален восхищался её заносчивостью. Девушка была неизменна, незыблема, совершенна в своём несовершенстве.
Он сказал ей то, что не сказал Мирин — что никогда бы не посмел сказать ей. Кален хотел остановиться, но не смог.
— Я болен, Файне.
Та уставилась на него, словно стараясь понять, правду ли говорит он. Наконец, девушка кивнула.
Кален продолжил.
— Ещё в детстве я слабее других чувствовал боль. Мои пальцы покрыты шрамами от собственных зубов, — Дрен показал ей руки, — равно как и мои губы, — мужчина их облизнул и выпятил, чтобы было лучше видно. — Я просто…я просто этого не чувствовал.
Файне кивнула, а её серые глаза стали чуть больше.
— Я бы умер, но один негодяй принял и взрастил меня вместе с остальными сиротами, — сказал Кален. — Он научил меня, как наносить боль, которую я не мог почувствовать — как использовать моё «благословение» к собственной выгоде. Или, например, его.
— Звучит похоже на моего отца, — сказала Файне. Когда Кален остановился, она махнула рукой. — Но это твоя история — прошу, продолжай.
— Я, наконец, научился чувствовать, но это было спустя долгое время, когда моя кожа уже огрубела. В шесть лет я лишь вздрагивал от ударов, от которых взрослый мужчина скулил бы от боли на полу.
Кален видел, как глаза Файне осматривают шрамы на рёбрах и груди, некоторые из которых были очень старыми. Каждый из них Дрен помнил очень хорошо.
— Я убил своего хозяина, когда сам был всего лишь ребёнком, — сказал Кален. — Он был жестоким стариком, и я не испытывал к нему жалости. Мне было жаль взрослых сирот, которым за долгие годы он причинил столько боли… но, пойми, меня в большей степени беспокоил только я сам.
