Андрей Басирин - Убить Ланселота
Именно эти реликвии с такой легкостью повыбрасывала и разбила Фуоко. Пусть старичок Версус оплачет их: он жрец старой закалки, и все эти дароносицы, чаши, зеркала дороги ему как воспоминания былых дней. Ныне живущим незачем заморачиваться на древнем хламе. История рассудит, кто прав.
Боевые монахи из свиты его преосвященства привезли Фуоко с недвусмысленным приказом: устроить со всеми удобствами. А это значит: ковры, благовония, питание по высшему разряду.
Яства и благовония отец Люций устроил, а вот с коврами вышла заминка. Вешать их оказалось некуда. Достойные верховной жрицы покои еще только предстояло привести в порядок. Лизу временно поселили в портике Старых Святынь.
Сбежать из портика не удавалось никому. Скала, на которой его выстроили, обрывалась в океан, символизируя ограниченность человеческого познания. До возвращения его преосвященства деваться Лизе было некуда. Но старому жрецу это вышло боком. Те дни, что Лиза провела в портике, оказались роковыми для старых святынь.
Поднос быстро заполнялся кувшинчиками, тарелочками, вазочками.
– Вот манна небесная, – деловито поясняла Маггара. – Вот амрита, нектар, маат.
Инцери пробежала по пыльной скамье, оставляя блестящие черные следы. С любопытством обнюхала небесную манну.
– Откуда ты все это берешь?
– Места знаю. Есть такая пристройка в пальмовой роще… А у поварихи левый глаз не видит. Если подкрасться с нужной стороны – бери все, что душа пожелает.
Фуоко отдернула протянутую к кувшинчику руку. Поставила кувшин с амброзией на место и опасливо вытерла пальцы.
– Отнеси обратно.
– Ты что, сбрендила?
– Я знаю эту пристройку. И о кривой поварихе слышала. Я не стану это есть.
– Глупости, – фыркнула Маггара. – Я посмотрела: плита чистая. И повариха руки моет. Ешь, не бойся.
– Не стану.
– Здрасьте! Что мне теперь, все это выбросить? Ладно, я могу.
Фея столкнула поднос со скамьи. Тарелки зазвенели. Один из кувшинчиков – пузатый, с серебряной филигранью на горлышке – кувыркнулся на пол. Тут произошло чудо: из-под скамьи вынырнул булыжник, выпустил руки и ноги и подхватил его.
– Ох! – только и выдохнули пленницы. Камень поставил кувшинчик на место, передвинул поднос дальше от края и робко спросил:
– Вы в самом деле не будете это есть? Вам не нравится? Извините.
Маггара и Лиза переглянулись.
– Говорящий.
– Точно. Не надо было эту дрянь пробовать. Она с грибами.
– Вообще-то это мои… моя еда, – продолжал камень. – Подношения, понимаете? Мне много жертвуют. Только это не в том смысле, будто я вас упрекаю.
– Жертвуют? – удивилась Лиза. – Вы зверь великий?
Камень поболтал ложкой в манне небесной. Осторожно попробовал.
– Я не представился, да? Извините. Я – бог всего сущего.
– Кто-кто?
– Бог. Квинтэссенций. Еще я – пятый элемент, субстанций, первобатерий и философствующий камень.
– Алкагест? – робко спросила Инцери.
– В воплощении алкагеста я недолговечен. Извините. Растворяю любой сосуд и ухожу к центру Террокса. Но магму очень не люблю.
Лиза вытянула руку:
– Так вот вы какой, первобатерий… Я слышала о вас от старших жриц. Потрогать можно?
– Только без фамильярности.
На ощупь камень казался шершавым и теплым – словно целый день провалялся на солнцепеке. Квинтэссенций жил в храме, ни от кого не скрываясь, но видели его немногие: лишь те, кто способны в обыденном различить чудо. Люций и Версус как раз относились к таким счастливчикам.
– Вы ешьте, ешьте, – спохватилась Маггара. – Зря, что ли, я все это сюда натаскала?
– Спасибо. Вы очень добры… Извините.
С Квинтэссенцием довольно быстро удалось найти общий язык. Прихлебывая нектар из блюдца, словно горячий чай, философствующий камень рассказал пленницам о нелегкой доле живых богов. О бремени водесущности. О черствости и непонимании жрецов.
– Особенно тяжело, – рассказывал он, – когда брат Полифемус-Пта-Уха-Гор тащит ковры на барахолку. Мне ведь не ковров жалко. Что ковры? В конце концов мир из меня состоит. Но принцип! Он ведь не ковры продает – меня. Бога.
– Мерзавец, – сочувственно вздохнула Инцери.
– Точно.
– После этого вы и сбежали?
– Не смог вынести людской бездуховности. С тех пор скитаюсь по миру голодный и обездоленный.
Мир в представлении Квинтэссенция располагался на пространстве от главного здания до портика забытых богов. Дальше храмовой площади бог не уходил.
– И вот финал. Сижу на свалке. Извините… ем бог знает что, и никаких перспектив. Вот вы умная девушка, Лиза, подскажите: что мне делать?
Лиза задумалась.
– Вернуться не пробовали? – поинтересовалась она.
– Исключено.
– Почему? Это же ваш храм.
– Если бы мой! Вы помните, как он называется?
– Я читала табличку. Там написано: «Храм Эры Зверей Великих».
– Вот-вот. Идемте. – Квинтэссенций поджал губы. – Идемте, я покажу. Тут есть потайной ход. За ним, если я не перепутал, мы найдем объяснение всем этим непотребствам.
«Бум. Бум-бум», – стучал молоток.
«Вжи-и-их. Вжи-и-их», – вторила ему пила.
– Эй, малец, – крикнул лохматый плотник с перебитым носом. – Гвозди неси.
Дюжинцы угрюмо следили за работой. Дело спорилось, мастера сновали туда-сюда, однако ощущение нереальности происходящего не покидало властителей.
Постоялый двор перестраивался – впервые за многие столетия. Плотники расширяли стены, поднимали потолки, пробивали новые окна и стены. Казалось, деревянный спрут прорастает из старой бревенчатой избушки. Полудужья арок, порталов, цветные кристаллы-глаза. Магия напитывала строение – плотная, липкая, как крыжовенный сироп.
– Наддай! – покрикивал десятник на коньке. – Брус дуром пошел. Куды ж ты лепишь, соплист! Задом сдай!
Тяжелые зимние облака плыли над Урболком. Дело двигалось к снегопаду, и меж сосен было сумрачно и тоскливо. Не слышалось веселого «холарио» турольских пастухов, не плясали пастушки.
В небе толкались тучи, но на строительной площадке было светло. Тяжелое багровое сияние разливалось над снегом. Сила двенадцати чудовищ наполняла воздух.
Плотники чувствовали себя не в своей тарелке. Да, они привычно покрикивали и переругивались, прилаживая балки, наличники и дранку, но на душе у них было пасмурно. Даже малец-подручный, уж на что резвун и весельчак – и тот притих.
На Терроксе менялся уклад жизни. Раньше после каждого собрания дюжинцы возвращались по домам тайными тропами. Путь занимал неделю, месяц – никого это не волновало. Дома оставались звери великие, и несчастные случаи были редки. Претенденты на трон понимали, что без чудищ их притязания не имеют веса. А заручиться поддержкой зверя удавалось далеко не каждому самозванцу.
