Татьяна Турве - Испытание на прочность
Говорят, по ней в молодости весь поселок с ума сходил, а она, красавица и хохотунья, выбрала из всех ухажеров-военных самого простого и неприметного, деревенского увальня. И тому же болезненно застенчивого по молодости лет, молчуна из таких, что на людях и двух слов связать не могут. (В те времена молодежь женились рано, обычно сразу после школьной скамьи.) Да и перебирать после войны особо не приходилось — женихов вернулось немного, считанные единицы. "Ах, война, что ж ты, подлая, сделала, вместо свадеб разлуки и дым…", — до сих пор под эту песню Булата Окуждавы мама нет-нет да и "капнет", вспомнит былое. А успокоившись, заведет рассказ о том, как из дюжины шестнадцатилетних мальчишек, ее одноклассников, в сорок пятом году вернулись домой всего лишь двое. (Один из них — ее будущий муж, невзрачный щуплый Шурик Цыбуля с несолидным хохолком темных волос на макушке. Имнно таким батя запечатлен на нечетких послевоенных фотографиях задолго до Володиного рождения.)
Кто же знал, что мамин неказистый избранник за пару лет вымахает в сказочного великана — косая сажень в плечах, — и язык на удивление быстро развяжется, любого тамаду за пояс заткнет. "Откормила Виктория своего, вылюднел-то как!" — шептались между собой завистливые поселковые кумушки, что раньше на молчуна Шурика лишний раз и взглянуть не утруждались.
Помнить все эти подробности Владимир, конечно же, не мог — рассказала по секрету мамина старшая сестра, тетя Валя, известная болтунья. Хотя ей, тете Вале, повезло в жизни намного меньше, не нашлось на нее жениха: так и состарилась одна с целым выводком сменяющих друг друга котов, хоть и золотой души человек. "Ах, война, что ж ты сделала, подлая…" — на каждый День Победы поет в родительском доме Окуджава…
"Ты гляди, у них здесь тоже без мелких перебранок не обходится, как я раньше не замечал? Стоит лишь присмотреться поближе, — отметил про себя Владимир с тоской. — Может, так и надо, все так живут?.."
— Сигнализация, говорю, везде, так что и нам хорошо, не жалуемся, — не унимался отец.
— Хорошо, дальше некуда! — с девчоночьим блеском в глазах возразила мама. — Сынок их музыку как включит на ночь глядя, так хоть из дому беги.
— Ничё, музыку мы и сами можем! — авторитетно заверила Янка, в целях безопасности не выпуская из рук деликатно сопротивляющегося кота. Володя ради хохмы отвесил ей легонький подзатыльник, чадо протестующе пискнуло: — Ай!
— Ну давайте, заходите! Что мы на пороге стоим, — радушно пригласила мама, обнимая их сразу обоих за плечи: и сына, и внучку. — А где Слава?
— Ярослав в университете, мы уж без него…
Володя молча наблюдал, как дочура раскладывает на этажерке книги и тетради, любовно, едва дыша, ставит на старинный дубовый стол с закругленными краями свой ноутбук, по ходу дела смахивая с него невидимые пылинки. А лицо при выполнении этой сложной процедуры на диво сосредоточенное, словно в операционной. (Владимира в какой-то миг даже смех разобрал, хоть вроде и не к месту, учитывая все сегодняшние обстоятельства.) Экран компьютера послушно зажегся темно-синим, Яна с шумным облегчением вздохнула:
— Я боялась, как бы он от потрясения не отрубился. Когда я в плохом настроении, он иногда не хочет включаться, — сообщила куда-то в сторону, не глядя на него, и с нежностью погладила ноутбук по плоскому серому ребру. (Точно с такой же материнской заботой она утром усаживала в машину кота. Наверно, в Янкином представлении это два любимых домашних животных, о которых надобно заботиться с одинаковым усердием: Гаврила и компьютер.)
Дочка присела на краешек стула и по недавней привычке сгорбилась, сиротливо съежилась, втянув по-птичьи голову в плечи, точно от холода. А вид при том невыносимо несчастный — и впрямь замученная, верно бабушка подметила… Не верится, что это она только что носилась по саду, вороша ногами золотые опавшие листья и поднимая на дорожках пыль, смахивая издали на вездеход с репортажей о Марсе. Значит, не отошла еще после скандала, переживает.
"Может, зря я это сделал, не нужно было вмешиваться? — зашевелились у него в голове непрошенные мысли. Как всегда, задним числом. — А то опять выходит, что мать плохая, а отец освободитель…" Просто сил не стало смотреть, как они друг на друга кричат. Точнее говоря, Марина с неизвестно откуда взявшейся злостью напирает на малую, а Янка уже и не сопротивляется, только пятится назад и закрывается руками от непрерывного словесного арт-обстрела. Сцена была самая отвратительная, что тут вспоминать!.. Недолго думая, он сгреб обоих в охапку — дочку вместе с котом — и увез к родителям в Измайлово, небольшой городок в двадцати километрах от Города, где он, собственного, и вырос. На тот момент это казалось единственным возможным решением.
— Ну и чего ты?.. — он первым нарушил тишину, ощущая себя перед дочерью страшно неловким и неуклюжим, типичный чурбан неотесанный в цивилизованной упаковке! Все же не мужское это дело — вести с девочкой, да тем более подростком, подобные разговоры: — Пора бы уже привыкнуть, что мама у нас с характером… с-специ-фическим.
Но обратить все в шутку не удалось.
— Знаешь, как она меня пробила? Теперь ауру надо восстанавливать, я чувствую, слабость такая… — пожаловалась Янка, дергая себя за кончик золотистой косы. — Она этого, конечно, не понимает — еще бы, для нее это в порядке вещей! Покричала, выпустила пар и забыла, и опять все хорошо. Наша Мастер говорит, что самый большой вред человеку могут причинить его родные. Чужих мы близко ведь не подпускаем, сразу закрываемся, а от своих удара никто не ожидает… Только расслабишься — и тебе сразу же под дых!..
— Вот здесь ты права, — через силу улыбнулся Володя. (Когда твое пятнадцатилетнее курносое чадо со скорбным видом озвучивает твои же давнишние мысли, это наводит на невеселые раздумья…)
— Она меня не хотела, с самого начала, — неожиданно спокойно отозвалась Янка и подняла на него особенно громадные на осунувшемся лице глаза. И действительно, похудела в последнее время основательно, он только сейчас заметил. — Я всегда знала: Ярика она меня любит, а меня нет! Ярик был первый, его ждали…
— Глупая, — отмахнулся он, старательно разыгрывая из себя все того же туповатого жизнерадостного чурбана. В эту тему лучше не углубляться. — Знаешь, как мы обрадовались, когда Марина забеременела во второй раз?
— ТЫ обрадовался, — с сильным нажимом подчеркнула дочь и многозначительно на него посмотрела. Ее обычно мягкий и порядком рассеянный взгляд стал вдруг острым до пронзительности, Владимиру сделалось немного не по себе. (Вот вам и нежное создание, оранжерейный цветок с полуметровыми колючками!)
