Виталий Зыков - Безымянный раб
Однако, кроме простых обязанностей по дому, на Ярике лежали и другие, гораздо более серьёзные обязанности. Одной из них стали постоянные рассказы о жизни среди ургов. О быте, жизни, магии и прочем спрашивал дотошный дед. Это выглядело так: сидя где-то в уголке, он подзывал Ярослава к себе, сажал на специально расстилаемый коврик с видимой Ярику магической аурой и задавал вопросы. Такие допросы продолжались по несколько часов, пока старику не надоедало. Вопросы часто повторялись. Как понял Ярослав, Боск пытался словить раба на лжи, клещом вцепляясь в малейшее несоответствие. Но тот держался. Ярик следовал известному принципу: чем больше правды, тем правдивее ложь. И он рассказал всё, кроме как о своём происхождении и владении магией. Он сказал, что не помнит своего детства. Самое раннее поминание — это когда он впервые увидел гоблина (так здесь называли ургов), который тряс его за плечо и пытался будить. Ничего более раннего он не помнил. Дальше слетал рассказ о нелёгкой судьбе гоблинов, безграничной власти шаманов и кошмарных Отродьях, о жизни Ярика в нечеловеческом племени. Он не жалел красок, любой театр взял бы его не задумываясь на самые сложные роли. Его игра была просто великолепна. Такого вдохновения он не испытывал никогда в жизни. И шаман верил.
Наиболее опасным моментом была причина, по которой Ярик покинул приютившее его племя, но он с простецким видом выдал речь о жажде приключений. При этом он старался скрывать взгляд и всячески уклоняться от прямых ответов. Так отвечает дипломат на вопрос журналиста: многословно, чрезвычайно подробно, говоря только правду, но даже не приблизившись к ответу на заданный вопрос. Боск насторожился и начал выпытывать всяческие подробности, но Ярик продолжал юлить. И тогда шаман, довольный, сообщил, что «раб нагло брешет». Ярик возразил и заработал сильнейший разряд боли. Это подстегнуло его и заставило, захлёбываясь, рассказать о вражде с шаманом своего племени, который убил приютившего и выходившего его гоблина из-за хранимых тем небольших сбережений.
Это подействовало. Шаман только поинтересовался, почему корд пытался это скрыть, на что Ярик дрожащим голосом сообщил о своём страхе перед шаманом, которому может не понравиться, что его раб уже когда-то конфликтовал с его собратом по ремеслу. Такая маленькая незначительная деталь убедила в правдивости всей истории. Кроме того, Ярик упомянул о бое около брода, на тот случай, если его хозяева знают что-то от тарков или троллей. Только страшного демона поверг малюсенький артефакт, доставшийся в наследство от гоблина, а не собственная магия Ярослава. Поверг и рассыпался в мелкую пыль. На это шаман важно покивал головой. Дескать, знаем, слыхали. Был у брода бой, был. Сильного Духа воды поверг гоблинский артефакт, сильного. И всё повторялось сначала.
Наконец все эти разговоры прекратились, Ярик набрался сил, затянулись раны, и началось самое неприятное — пресловутые магические опыты. На первый взгляд всё выглядело так уж и страшно: ну подумаешь, посидел в центре непонятной фигуры, вычерченной на земле, пожевал листок какой или корешок, послушал завывания шамана и всё, спектакль окончен, если бы не одно «но». Старик своё дело знал. Во время каждого такого обряда всё тело раба то кололо незримыми иглами, то словно ножи резали беззащитную плоть. Боль была адская, да ещё свою лепту активированный ошейник вносил! И всё это на фоне шарящих в твоём мозге липких щупалец чужого разума.
Однако случайно сотворённое заклятие держалось крепко. Ярика несколько раз выворачивало наизнанку, он терял сознание и буквально исходил кровью, но проникнуть в его мозг врагу не удалось. Через пару недель старик сдался, что ознаменовалось для Ярика чудовищной болью, подаренной ему через ошейник. Зловредный дед не собирался прощать своих неудач!
Тот вечер и ночь Ярик запомнил на всю жизнь. Он неподвижно и молча лежал на полу, скованный властью жуткого шейного украшения, но в глубине души он орал, выл, кричал, пытаясь хоть так унять немыслимую боль. Позже он так и не смог понять, почему пелена сумасшествия пронеслась мимо его разума, не задев даже самым краешком.
На следующее утро к нему вошёл шаман. Его удивлению не было границ:
— Да ты никак ещё жив?! Ну и живучая же ты тварь, корд! Тебе это пригодится в жизни! — Свои слова он довершил дребезжащим радостным смехом.
Он ещё смеялся, когда из-за его спины вышли давешние здоровенные рабы и выволокли Ярика наружу. Там его окатили несколькими вёдрами воды, поднимая таким образой его жизненный тонус. Сунули в руку засохший кусок лепёшки и деревянный стаканчик с водой.
«Вот тебе и завтрак вместе с ланчем! — заглатывая пищу подумал Ярик. — Если не убьют или не замучают, так голодом заморят. Уроды!»
Жевать было тяжело. Сильная слабость и дрожь в мышцах превратили эту простую процедуру в новую пытку. Но Ярослав клял себя жевать через силу. Жажда жизни, привитая в Лесу заставляла бороться до конца даже без надежды на успех… Пускай от этих чьих-то объедков так и хотелось опорожнить желудок.
Поселили его в общий загон к остальным рабам, туда же, где он ночевал до опытов старика. Но сейчас всё изменилось. Раньше остальные рабы к нему даже не подходили, боясь гнева шамана, но теперь было иначе. Ярик, как и раньше, пошёл в свой уголок и повалился на подстилку из гнилой соломы. Безнадёга захлёстывала с головой. Он, мнивший себя могучим магом, оказался в рабстве. В вечном рабстве у каких-то уродов! Хотелось выть и рыть землю от боли и ярости, но он держался.
В выделенном для рабов загоне царил полумрак. Вообще загон представлял собой строение из ветвей колючего кустарника, встречающегося повсеместно. Стены с мелкими дырками, потолок из грязной парусины и утоптанный земляной пол, застеленный гнилыми соломенными циновками. Понятное дело, что света почти не было. А если вспомнить, что в загоне сидело человек тридцать, то становится ясно, какая здесь царила духота и вонь от немытых тел. Единственным источником света служила дырка в плотном пологе, который занавешивал вход. И в какой-то момент некая тень лишила Ярика и этого слабенького освещения. Он поднял глаза. Над ним стоял здоровенный полуголый мужик с рельефной мускулатурой, который с мерзкой ухмылкой, заложив большие пальцы рук за набедренную повязку, смотрел на Ярослава.
— Слышь, Дикарь! Вроде как к тебе обращаются. Или ты у нас принц и на людей тебе плевать? Вон и ошейничек тебе особенный повесили: симпатичный, красненький. Может, ты вообще девка? Чего молчишь? — При этом он попинал Ярика грязной ногой. Ярослав молчал, выжидая. Да и что тут можно было сказать? Уроды они везде уроды, что ни скажешь, всё будет им только на руку. Этот разговор нужен здоровяку для затравки, дабы поглумиться над худосочным пленником и показать свою лихость. Такие люди (или скорей нелюди) обожают театральность. На словах они как бы показывают своё благородство: вон я к нему как, а он мне… И после этого он уже с чувством выполненного долга реализует свои планы в отношении более слабого. Ярик, с покрытой шрамами кожей действительно смотрелся жилистым и сухим пареньком, но он не выглядел опасным. Да и о какой опасности можно было говорить, если за спиной громилы стояло ещё двое подельников. В этот момент один из них раскрыл рот:
