Джон Макдональд - Искатель. 1992. Выпуск №2
— Ты единственное, что у меня есть, Хелен, мой единственный шанс. Поэтому это должно произойти и не может быть иначе. Вот что ты должна понять. Это, как говорят, судьба.
— Пожалуй, тебе лучше отвезти меня…
— Сейчас наступило время рассказать тебе о моем сюрпризе.
— Сюрпризе?
— Я все тщательно обдумал, дорогая. Тебе должно понравиться. Телега заправлена, в ней есть все необходимое. Смитти будет присматривать за станцией. У меня с собой тысяча баков наличными. Впервые в жизни я имею с собой такую сумму. В багажнике лежат два новых чемодана — твой и мой. Оба наполнены только что купленными вещами, как раз такими, какие тебе понравятся и подойдут. Так что тебе даже не надо заезжать домой. Мы поедем в Мэриленд и там поженимся, а на медовый месяц отправимся в Канаду. Ну, как сюрприз?
Она нервно рассмеялась.
— Но я собираюсь за Дала.
Внезапно рука в кожаной перчатке так сильно сжала ее запястье, что Хелен вскрикнула от боли.
— Шутка затянулась, и она изрядно мне надоела, Хелен. Я больше не собираюсь шутить. Так что хватит. Мы уезжаем прямо сейчас. Позже дадим твоим старикам телеграмму. Ехать придется всю ночь. Поэтому тебе необходимо выспаться, чтобы отдохнуть и быть готовой к нашей свадьбе.
Арнольд отпустил руку Хелен и включил мотор. Как только «олдс» тронулся с места, Хелен резко повернулась, распахнула дверцу и выпрыгнула из машины. Она пробежала четыре-пять шагов, пытаясь сохранить равновесие, как вдруг послышался хриплый крик и визг тормозов. Девушка упала в темноту. Ее ослепил белый свет, словно внутри разорвалась бомба.
3
Дневник Дома смерти
Я, Кирби Палмер Стассен, стоял в прошлом феврале — шестнадцать тысяч лет назад? — у окна на втором этаже студенческого общежития. На мне был темно-серый джемпер и серые фланелевые брюки. Я курил сигару. Окно было слегка приоткрыто, и я чувствовал влажное дыхание дня. Теплый дождь поливал Вулдлэнд-авеню. Наша комната на двоих была в лучшем месте в общежитии — рядом с душем. Я жил с Питом Макхью. Мы оба учились на последнем курсе.
Вторник, полдень. Пит в старом купальном халате растянулся на кушетке и что-то зубрил, заполняя голову мертвым, никому не нужным вздором.
Я поставил пластинку с симфонией Ксавьеза. Название симфонии забыл. Помню только, что Клэр Бит Лyc попросила Ксавьеза написать ее в память дочери, погибшей в автомобильной аварии в Калифорнии. Если бы я включил «Токкату для ударных» Ксавьеза, она больше бы подошла к моему настроению, но Питу едва ли понравилась бы.
По противоположной стороне улицы медленно шла совершенно промокшая девушка в красном свитере и с весьма заметным задом, обеими руками прижимая книги. Интересно, о чем думала эта девушка с развевающимися волосами?
Когда оглядываешься на события, в корне меняющие жизнь, оказывается, что все прекрасно помнишь. Я думал тогда о хорошем испанском слове, которое так часто употреблял Хемингуэй. Nada. Ничего. С ударением на первом слоге. Na-a-ada. В самом деле, мама, это ничего. И тот день, и это емкое слово удачно вплетались в мое настроение.
Студенческая карьера Кирби Стассена оказалась прекрасной. Я появился на сцене в роли отчаянного парня, готового перевернуть весь университет. Никто, однако, не хотел замечать мою значимость и важность. Но я не отчаивался. Если изобразить мои студенческие годы в виде графика, то это будет крутая кривая, поднимающаяся с ноля и достигающая пика в середине предпоследнего курса. Кирби Стассен — большой человек в студенческом городке. За кадром постоянно слышатся аплодисменты.
Отбросив всю эту мишуру — почести, спортивные призы и так далее, — я впервые обнаружил, что не знаю, чем заниматься дальше.
Итак, в тот вторник лил дождь, навевавший легкое дыхание весны. Ксавьез закончился, проигрыватель щелкнул, и в комнату ворвались звуки внешнего мира — шум машин и бегающих внизу ребят с младших курсов.
— Все это чепуха, — объявил я.
— Что? — неопределенно поинтересовался Пит.
— Nada. Ноль, помноженный на ноль, даст ноль в квадрате.
— Ради Бога, Стасс, перестань изводить себя. Пойди развейся. Ты уже давно сам не свой.
— Я тебе надоел? — вежливо спросил я.
— Ты всем надоел, — ответил он и уткнулся в книгу.
Именно в этот момент все и произошло. Впервые за долгое, серое время на дне моей души что-то зашевелилось. Черт возьми, что меня тут держит? Какой смысл в степени, которую я вот-вот получу? Какой смысл в дальнейшей учебе на курсах менеджеров, которые выбрал для меня старик?
В голове словно раздался щелчок. Я вдруг растворился в окружающем. Пит, парни, бегающие внизу, машины на Вулд-лэнд-авеню, незнакомая девушка в красном свитере — все это я. Я словно раздвоился: встал, не тронувшись с места, отряхнул с себя обыденщину. Сделав это, я понял, что назад пути нет. У меня даже возникла ностальгия по утраченному. Будто я возвратился в места, где прошло детство. Вот я стою, словно странник, посреди собственной жизни. Мое дыхание ускорилось. Внутри, как пружина, то скручивается, то распрямляется возбуждение.
На чердаке я нашел свои чемоданы.
— Что, черт возьми, ты делаешь? — воскликнул Пит, когда я спустился в комнату.
— Уезжаю.
— Судя по всему, ты собираешься на длинный уик-энд, старик.
— Очень длинный. Я уезжаю навсегда.
— Но ведь осталось всего четыре месяца, балбес ты этакий!
— Отправляюсь на поиски удачи, сэр.
Пит снова уткнулся в книгу, но я видел, что время от времени он посматривает на меня.
Я всегда отличался аккуратностью. Возьму с собой один чемодан, подумал я. На второй повесил бирку, чтобы его отправили в Хантстаун, Баргесс-лейн, 18. После сортировки книг, одежды, пластинок образовалась большая куча ненужных вещей, результат четырехлетней вольной жизни.
— Пит, иди сюда. Смотри.
Макхью подошел ко мне, отдав честь.
— Пожалуйста, отправь этот чемодан железной дорогой. Отсюда выбери все, что нужно, а остальное раздай нуждающимся братьям.
Он опустился на корточки и вытащил из горы вещей белый свитер.
— Мы, бедные ребята, очень благодарны вам, эсквайр.
Мы пожали друг другу руки. Когда я выходил из комнаты. Пит копался в вещах. Сначала я хотел пройти по всем комнатам обняться и попрощаться со всеми по законам студенческого братства. Однако, устыдившись порыва, спустился вниз, вышел через черный ход, сел в «импалу» и уехал. На моем банковском счету оставалось всего 80 долларов. В магазинчиках недалеко от нашего городка я разменял три чека по 25 долларов и через полтора часа после исторического решения уже мчался со скоростью 120 километров в час в Нью-Йорк, подпевая Дорис Дей, чей голос доносился из приемника.