Виктор Федоров - Меч и щит
Взяв левой рукой амулет за цепочку, я схватил правой Скарти за грудки и с силой встряхнул.
— Ты что, шутить со мной вздумал? Где Кайкэн? Куда ты его дел, Скарти? Пропил, мерзавец?
— Клянусь Дакаром, мой принц, шесть лет назад он был еще там, я его вынимал, готовясь отдать вам, когда вы так внезапно отправились в поход на вратников. Сам не пойму, куда он мог запропаститься! — заверещал Скарти. — Да разве я б посмел его продать? Такое оружие всякий узнал бы и тотчас выдал бы меня властям!
Этим словам я не поверил — не настолько я наивен, чтобы поверить такой бессовестной лжи. Но в тот момент меня интересовало другое.
— Ты хочешь сказать, что за последние шесть лет ни разу не открывал сундучок? Допустим, что «змейку» ты упрятал сюда за два года до того похода. А что ты скажешь о нем? — Я потряс перед носом у Скарти золотым медальоном. — Откуда он у тебя? Говори!!! И не вздумай врать, будто это подарок от бабушки на день рождения! Даже я вижу, что он принадлежал стреге, да притом отнюдь не рядовой! И почему его хозяйка не вернула себе пропажу вместе с твоей уродливой башкой? Ведь у стрег есть свои средства находить утерянные вещи. Отвечай!
— Потому что она утонула, — неохотно выдавил из себя Скарти.
— Все равно, этот амулет для стрег — вещь священная. Они должны были найти его — хоть на дне моря. Почему они этого не сделали? И кому он принадлежал? Отвечай, прохвост, не заставляй меня клещами тянуть каждое слово. Что-то ты вдруг стал ужасно неразговорчив. Гляди у меня!
Разумеется, про клещи я сказал так, для красного словца, поскольку для допроса с пристрастием не было ни времени, ни желания. Но Скарти, видно, воспринял мои слова буквально и, оглядевшись по сторонам, понизил голос чуть ли не до шепота:
— Его носила верховная жрица стрег. У нее было какое-то ромейское имя, не то Друзилла, не то Камилла, в общем что-то в этом роде. Когда Глейв убил Рикса в честном единоборстве, Хельги, побочный сын Рикса, ударил Глейва в спину отравленным кинжалом. Ярл Свейн зарубил Хельги, но, осмотрев рану Глейва, сказал, что вылечить его сможет только приставшая к их шайке среброволосая верховная жрица стрег. Глейва отнесли в кормовую каюту бывшего корабля Рикса, и стрега все десять дней, что нас носило ветрами по морю, выхаживала твоего будущего родителя и никому не дозволяла приближаться к нему. А на десятый день, когда мы уже видели впереди порт Бекмюнни, она внезапно сгинула без следа. А потом я нашел на палубе этот амулет…
— Что же, выходит, она прыгнула за борт, предварительно сняв с себя амулет? Или ее испепелил морской дракон, а медальон уцелел благодаря своей магии? — осведомился я, не скрывая издевки. — Или, может, ей кто-то помог сойти с корабля? Мне почему-то кажется, что ты знаешь кто. А ну выкладывай, не то… — Я оставил угрозу незаконченной — пускай Скарти сам домысливает, на что я способен в гневе.
— Умоляю вас, мой принц, спрашивайте меня о чем угодно, только не об этом. Вы не знаете этих стрег, говорят, они способны услышать все сказанное людьми, если не защититься особыми заклинаниями. Они же не пощадят никого — ни меня, ни моих близких!
Мольбы этого старого мошенника меня почти не тронули, но я понял, что он боится не только далеких стрег, но и кого-то из живущих рядом, и решил пока не допытываться, кто спровадил на тот свет среброволосую жрицу, тем более что побуждало меня к этому лишь простое любопытство. Но позже я все-таки постараюсь выведать эту тайну. И уж конечно, Скарти не получит назад амулет.
— Ладно, забудем об этом и вернемся к мечам. Как они выглядели?
— Ну об их длине я уже говорил, они были вот такой, такой и такой. — Скарти разводил руками, словно рыболов, хвастающий пойманными щуками. — Рукояти тоже длинные, клинки слегка изогнутые, и на них были какие-то рунические надписи, очевидно заклинания. Но вот какие именно — сказать не могу, я рун не знаю, да и вообще неграмотен. Я ведь родился и вырос рабом и лишь к тридцати годам стал вольноотпущенником и воином. Где уж мне было…
— Да-да, знаю, — оборвал я слезливые воспоминания, явно предназначенные разжалобить меня, — но вернемся к мечам. Как Глейв называл их? Про кинжал ты сказал — Кайкэн, а другие два клинка?
— Большой меч он называл Кром, а малый — Погром. И вот теперь все три неведомо где…
— Ну что ж, — философски пожал плечами я, — видно, придется мне обойтись пустыми ножнами. Пользы от них, правда, никакой, но, по крайней мере, будут напоминать о моем божественном родителе.
Внезапно, словно решившись на что-то, Скарти встал, подошел к самому большому сундуку, открыл его, с трудом поднял крышку и, порывшись в необъятных глубинах, извлек на свет внушительный бронзовый топор с заостренным обухом. Вообще-то его правильнее было бы назвать секирой, хотя секирами традиционно считаются лишь симметричные лабрисы.
— Вот, возьмите, мой принц, — подал он мне секиру. — Это Скаллаклюв — топор, который принадлежал Хенгисту до того, как Глейв сразил его на поединке в огненном кольце. Его ковал сам Хогарт-цверг, слывший сильным колдуном. И хотя он не умел работать с холодным железом, кованная им бронза ничуть не хуже стали. После гибели Хенгиста топор, как и все прочее имущество, достался победителю, и Глейв, когда оба меча были еще при нём, отдал его мне. Могу засвидетельствовать по личному опыту — в бою это страшное оружие, хотя мне, в отличие от Хенгиста и вашего батюшки, приходилось держать его обеими руками. После того как Глейв метнул свой меч в сердце Суримати и тот с нечеловеческим криком рухнул в водопад, он остался с одним Кайкэном, и я, пробившись к нему, отдал Скаллаклюв, а сам подобрал чей-то меч. После битвы он снова отдал топор мне, сказав: «Держи, Скарти. Ты завоевал право владеть им». Видать, он тогда еще надеялся вернуть себе хотя бы Погром. Ну… а раз такое дело, я думаю, что должен передать Скаллаклюв его сыну.
Я принял у Скарти топор и прикинул его вес. Да, Раскалывателем Черепов он назван не зря. Поступок Скарти тронул меня настолько, что я сказал то, чего обычно не говорю:
— Знаешь, Скарти, не будь у тебя семьи, я бы, пожалуй, как и мой… отец, взял тебя с собой. Но увы, это невозможно. Я еще не выбрал свой путь, и кто знает, где я заночую через три дня.
Скарти вдруг осклабился и захихикал:
— Через три дня, говорите? Думаю, вы заночуете в деревне Ураторп.
— Да ну? А я и не знал, что ты седьмой сын седьмого сына. С чего ты взял, что я окажусь именно там именно в ту ночь, если я сам не знаю, в какую сторону двинусь?
— Потому что в трех днях пути от Эстимюра в той стороне нет иного жилья, кроме Ураторпа. А я замечал, что всякий раз, когда вы гуляете, о чем-то задумавшись, или едете, отпустив поводья, вас всегда тянет вон туда. — Он махнул рукой на юго-запад.
