Людмила Горобенко - Предназначение
Разорвав буйвола, я бросил куски теплого мяса котенку. Он, свирепо рыча, начал рвать его когтями и зубами. Я смотрел на своего побратима и думал о том, как мы похожи: оба хищники, оба сироты.
* * *Уже несколько дней мы были в море. Попутный ветер устойчиво нес нас к берегам Африки. Иша, как все коты, боялся воды, но мужественно переносил качку. Он забился в самый дальний угол каюты и смотрел на меня оттуда страдальческим взглядом. Я же наслаждался ветром и скоростью. Никогда не думал, что это так здорово — уметь чувствовать.
Наступила ночь, теплая и душная. Небо черным покрывалом в мелких дырочках звезд накрыло океан от горизонта до горизонта. Тишина. Только тихий плеск волн да посвист ветра в парусах. Я лежал на палубе и смотрел в черную бездну небосвода. Воспоминания теснились в моей голове. Я думал о том, с чего все началось, о том злополучном утре, когда меня нашла Дженесса Мур. О том, что было со мной после этого. Теперь я знал, что это все не было случайностью и моя судьба, хочу я того или нет, навечно связана с судьбой Тьёдвальда. Теперь от нашего рода никого, кроме меня, не осталось, и мой долг выполнить наказ предка вне зависимости от того, нравится он мне, или нет. И поэтому мне предстоит преодолеть много трудностей. Я остался один, со мной нет верных друзей. Если бы я мог рассчитывать на их прощение, я бы, наверное, в первую очередь бросился искать их, но я боялся, что мой уход разорвал те узы, которыми мы были связаны сто лет назад. Я вспоминал Диану, моя любовь к ней не прошла, она цвела душе нежной розой с росою слез на белоснежных лепестках. Я больше не мечтал о встрече с ней, но знал, что никогда и никто не сможет занять ее место в сердце.
Мое внимание вдруг привлек посторонний звук: среди мелодии океана сначала тихо, а потом все громче — плач, детский, надсадный. Я вскочил на ноги. Иша, превозмогая страх, выполз из каюты. Вдали едва заметная среди волн качалась лодка. От одинокой мачты к ее бортам, красочно украшенными лотосами в широких зеленых чашах листьев, опускались многочисленные цветочные гирлянды, уже успевшие завять на солнцепеке. Никого не видно, только младенец кричал осипшим голоском.
Я посмотрел на пантеру. Иша моргнул и чуть оскалился.
— Ладно, не бросать же его здесь.
Мы подплыли к утлому суденышку. В нем не было никого кроме младенца, лежавшего в искусно сплетенной колыбели, украшенной цветами и дорогим полотном. Я перебрался в лодку и взял его на руки. Ребенок замолчал. Я с уже привычной для меня осмотрительностью задержал дыхание, а потом осторожно вдохнул, привыкая к человеческому запаху.
— Иша, везет же мне на сирот, — прошептал я, — только добра я им не приношу. Ну и что ты предлагаешь с ним делать? До берега далеко. — Я оглядел лодку. Она была пышно убрана шелком, цветами, пальмовыми и лотосовыми листьями. На носу в особой нише стояли статуи индийских богов. Возле них лежали бананы и фрукты. Странное убранство для рыболовного суденышка, оно скорее напоминало жертвенный алтарь.
Перейдя на яхту, я положил ребенка на скамью, он, заерзав, захныкал. Я снова вял его на руки: человечек смотрел на меня черными, как бусины, глазами. Смуглая кожа, курчавые черные волосы — индиец. Он был очень маленьким. Я с удивлением рассматривал его крохотные пальчики, личико. Он дергал ручками и ножками и смотрел на меня очень серьезно. От него пахло. Не скажу, что это мне понравилось. Я опять было примостил его в люльке, но он запротестовал, сморщив личико, и приготовился кричать во все горло.
— Эй, малыш, мы так не договаривались. Если тебя спасли, нужно быть благодарным и вести себя подобающе.
Иша подошел и сунул нос в люльку. Фыркнув, посмотрел на меня.
— Не слишком хорошо пахнет. Может, они все так воняют? Ты нюхал когда-нибудь человеческого детеныша? Я, нет.
Ребенок, сморщив нос, опять зашелся в плаче. Мне пришлось взять его на руки. По моим пальцам что-то потекло. Я с изумлением посмотрел на Ишу.
— Если это то, о чем я думаю, и ты скажешь хоть что-нибудь, вы оба отправитесь на корм акулам.
Кот отвернулся, но могу поклясться, что его взгляд при этом был весьма ехидненьким. Я осторожно уложил малыша и стал разворачивать его. Фу… и чего он так воняет. Это, … еще нужно смыть. Я, не глядя на Ишу, набрал в ведро воды и сунул в него малыша. Тот вопил на весь океан. Я едва удерживался, чтобы не заорать вместе с ним. Вымыв младенца, я завернул его в свою чистую сорочку. На его груди, на тонкой нитке висел какой-то металлический предмет. Я взял его и стал рассматривать. Это был амулет с именем малыша. Сложной вязью на амулете было написано — Амар, что в переводе значило «бессмертный».
Ирония судьбы.
Малыш, ухватив мой палец, тянул его в свой рот. Я взял банан и, размяв его, сунул в рот малыша. Он, зачмокав, стал есть. Я посмотрел на Ишу. Он сидел и смотрел на мальчика.
Рано утром мы проходили мимо маленького островка. Он был необитаем, только рыбаки иногда высаживались на нем, застигнутые непогодой. Я бывал здесь раза два и знал, что там водились козы. Спустившись в каюту, я посмотрел на мальчика: свернувшись клубочком, они с Ишей спали на койке. Амар, пригревшись у теплого бока пантеры, смешно почмокивая, сосал палец. Войдя в небольшую бухту, я бросил якорь и вышел на сушу. Через полчаса я вернулся на борт с козой.
Амар орал, Иша сидел на палубе и ждал меня.
— Ты умеешь доить коз, Иша? Нет? Я тоже. Будем учиться. До ближайшего селения еще дня два пути, и я не хочу оглохнуть от его крика.
Коза дергалась и не хотела стоять смирно. Я боялся ей навредить и осторожничал, поэтому мы гонялись за ней по всей яхте, пока Иша не загнал ее в угол и она, трясясь от страха, замерла, упершись рогами в борт. С большим трудом мне удалось выдавить из нее немного молока.
Взяв горланящего Амара, я стал лить ему в рот молоко козы. Тот сразу замолчал, схватив меня за палец и, уставившись на меня черными глазенками, начал жадно пить молоко. Напившись, он стал брыкаться в моих руках. Я положил его на солнце. Подняв якорь и поставив паруса, я вывел яхту в открытое море.
Весь день мне пришлось несколько раз гоняться за козой, менять Амару свои сорочки, выкидывать помет козы, теленка и то, что выходило из малыша, управлять яхтой. К вечеру я, несмотря на всю свою выдержку, уже еле стоял на ногах. А Иша улегся возле мальчика и, мурлыча, играл с ним своим хвостом, дразня и щекоча малыша. Амар заливался смехом. Потом, свернувшись у теплого бока пантеры, заснул, смешно чмокая губами во сне.
Иша посмотрел на меня победным взглядом.
— Молодец, конечно, но играть-то все могут. А почему бы тебе для разнообразия не поменять ему штаны? — спросил я его. Он, по своему обыкновению, фыркнул и презрительно отвернулся.
