Кэролайн Черри - Эльфийский Камень Сна
— Ну что касается этого… — и теперь Кэвин замолчал надолго. — Это тоже дело молодых. Как зима. И война.
И после этого Кэвин уже ничего не говорил. Но на утро он как будто просветлел, словно с него свалилась какая-то тяжесть.
«Он останется, — думал Нэаль, поглядывая на Кэвина. — Хоть один человек из всех последовал за мной». Но потом он отогнал эту тщеславную мысль вместе с «господином» и «Керваленом» и закутался в теплые одежды, ибо надо было идти делать зимние дела. Дети играли в снежки, и Кэвин играл вместе с ними, крадучись обходя амбар вместе со Скагой. Нэаль видел, как Кэвин учит мальчика сноровке и бесшумным движениям. Дрожь пробежала по его телу — но ведь это были всего лишь снежки, а крики и вопли — выражением детской радости.
Граги взгромоздился на крышу, скинул пару охапок снега и, рассмеявшись, убежал прочь.
— Ха! — прокричал он, прячась за трубу. — Ха! Злобный!
— Исчезни! — завопил Кэвин, но засада была раскрыта и битва проиграна.
Посмотрев, Нэаль отвернулся, но шум сражения и еще какие-то звуки продолжали долетать до него. Он обернулся, чтобы убедиться, что не ослышался, и глаза подтвердили ему, что это было именно то, что он слышал. Довольный, Нэаль двинулся но своим делам.
III. Арфист
И снова пришло время сбора урожая. Серпы мелькали взад и вперед, оставляя за собой стерню. А к утру снопы были уже аккуратно связаны и стояли рядами; так что Граги спал весь день напролет и уплетал предложенную пищу за обе щеки. В этот год на хутор пришли две лани, прилетел только что оперившийся сокол, выпь, забрели трое лисят и отощавщая, раненная стрелой пегая кобыла — вот таких беглецов собрал у себя хутор. К осени сокол улетел, да и выпь тоже; лисята уже перестали играть у крыльца и уходили к самым границам хутора, следуя путем возмужавшего волчонка; а кобыла подружилась с пони, растолстела и залоснилась на сочной траве и зерне. Дети обожали ее и вешали ей на шею венки, которые она чаще всего норовила сбросить и съесть: она ела и ела и начала уже резвиться по утрам, словно наступила заря мирозданья и ни о какой войне никто и не слыхивал.
«Вот и еще одна душа излечилась от безумия», — думал Нэаль. Он полюбил эту кобылу за ее мужество, временами он ездил на ней без седла и поводьев, позволяя скакать, куда ей захочется по полям и холмам. Ему нравилось снова ощущать себя наездником, а кобыла задирала хвост и то и дело ржала от радости, несясь куда ее душа желала — от богатых пастбищ к прохладному ручью, от ручья — в холмы на солнцепек или снова домой в конюшню к яслям с зерном. «Банен» — он называл ее — его прекрасная любимица. Ей нравилось возить его и детей, и Граги, который нашептывал ей слова, которые понимают лошади. Иногда она соглашалась, чтобы ее взнуздали, и тогда на ней ездил Кэвин под настроение, и другие, но это случалось редко и получалось не так хорошо, потому что, как утверждал Кэвин, у нее была лишь одна любовь, и никто другой не мог завоевать ее симпатий.
Так что этот год оказался к Нэалю еще добрее, чем предыдущий. Однако с гостями еще было не закончено.
Этот последний пришел с песнями, сияя, словно медный таз, он спустился с пыльной каемки поля по тропе, протоптанной скотом, юнак, бродяга с мешком за плечами, посохом в руке и безоружный, если не считать кинжала. Волосы у него выгорели до белизны и, когда он шел, развевались по плечам от дуновений ветерка. Он пел:
Хэй, дуют ветра,
Хо, листва умирает,
Месяц месяц сменяет,
Скоро придет зима.
Нэаль первым заметил его. Он чинил изгородь вместе с Барком, Кэвином, Лонном и Скагой.
— Смотрите, — сказал Кэвин, и все посмотрели, а потом перевели взгляд на Барка. Барк бросил работу и подбоченившись устремил взор на юношу, весело спускавшегося с холма — казалось, Барка это совершенно не удивило.
— Вот еще один идет сам не зная куда, — сказал Нэаль. В глубине души он чувствовал мелочное раздражение, что на хутор находит дорогу кто-то менее отчаявшийся, чем он сам, не столь израненный, как Кэвин, и не так оголодавший, как Банен или прилетевший сокол. То, что сюда можно было забрести случайно, просто так, разрушало все его представления о мире. Но потом он понял, что это низкие мысли, и в третий раз устыдился себя.
— Верно, кто-нибудь из эльфийского народа, — встревоженно сказал Лонн.
— Нет, — ответил Барк. — Он не из них. За спиной у него арфа и поет он несказанно хорошо, но к колдовскому миру он не имеет отношения.
— Так ты его знаешь? — спросил Нэаль в надежде на то, что Барк укрепит его уверенность.
— Нет, — ответил Барк. — Я не знаю. — Не было среди живых человека с более острым слухом и зрением, чем Барк. Юноша был еще далеко, и голос его был едва слышен. Но пение светлое и радостное звучало все отчетливее, по мере того как он не спеша спускался к ним: на плече его и вправду была арфа. Она звенела в такт его шагам и даже тогда, когда он остановился.
— Жалуют ли здесь странников? — спросил юноша.
— Всегда, — ответил Барк. — Всех, кто находит сюда дорогу. Издалека ли ты?
На мгновение юноша смутился. Он обернулся, словно отыскивая дорогу, по которой пришел.
— Я шел по тропе. Я думал, она сократит мой путь через холмы.
— Ну что ж, — сказал Барк. — Одни тропы бывают короче, другие длиннее. В холмах в наше время неспокойно.
— Я видел там всадников, — рассеянно заметил арфист, указывая на холмы. — Но они проехали своим путем, а я пошел своим, к тому же я пел по дороге, чтобы они меня ни с кем не спутали — или к арфистам теперь не испытывают былого почтения в землях Кер Донна?
— Если ты идешь в Кер Донн, то ты сбился с дороги.
Теперь на лице мальчика появился испуг, не то чтобы сильный, а так, тревога.
— Я пришел из Донна. Значит, это земля Ан Бега? Я не думал, что она простирается так далеко в холмы.
— Это свободный хутор, — сказал Барк и рассмеялся, обводя рукой дом у подножия холма, золотистую стерню, сады и всю широкую долину. — И если попросишь, Эльфреда, моя жена, даст арфисту кружку эля и место у очага. А если ты любишь медовые лепешки, так и их у нас всегда достаточно. Скага, проводи парня.
— Сэр, — промолвил арфист, приходя в себя и становясь очень учтивым, и отвесил Барку поклон, словно тот был настоящим господином. Он поправил ремень своей арфы и, бросив пару тревожных взглядов туда, откуда он пришел, зашагал по склону холма вслед за Скагой, и шаг его снова делался все легче и пружинистей.
— У тебя дурные предчувствия, — сказал Нэаль Барку, когда арфист отошел на достаточное расстояние. — Ты никогда не спрашивал ни о чем ни меня, ни Кэвина. Кто он? И что он за человек?
