Елена Федина - Я твоя черная птица
Я даже не стала ему отвечать, я думала, что взглядом испепелю его как сушеный лист, так мне надоела его наглость.
— Веста! — премило улыбнулась мне Арчибелла, — забудь ты хоть на один вечер про свои дела! Эглиа уверяет, что это отличная комедия!
— Я слишком стара, — сказала я, — чтобы смотреть комедии.
— У женщин не должно быть возраста, — заявил Веторио и взглянул на Арчибеллу, — вы согласны, маркиза?
— Я согласна с тем, что возраста нет у Весты, — ответила она своим томным и нежным голосом и посмотрела на меня, как любящая дочь на дорогую матушку, — я ее знаю с пеленок, а она всё не меняется. Мне кажется, когда я состарюсь и умру, она будет всё такой же… Право, не понимаю, почему бы тебе не остаться, Веста?
После таких слов Веторио уже ничего не оставалось, как встать и уступить мне кресло. Он хотел угодить маркизе, а маркиза просто одарила меня своей любовью и вниманием. Так я неожиданно оказалась в первом ряду, а он сел в своих желтых штанах на зеленую траву прямо у нее в ногах. Мне показалось, ему это даже понравилось.
— У тебя новое платье, Веста? — заметила Арчибелла и с наигранной печалью вздохнула, — если б у меня была такая талия, я бы тоже носила такое платье, а мне приходится затягиваться как мученице.
На самом деле своим цветущим телом она была вполне довольна и вообще считала, что талия в женской фигуре не главное.
— Я просто худа, — сказала я ей на ухо.
— Мне кажется, что в последнее время ты не стареешь, а молодеешь. Имей совесть, Веста! Мы все скоро умрем от зависти к тебе!
Так мило и непринужденно она мне льстила без всякой цели, наверно, потому что слишком уставала от своего бесспорного надо всеми превосходства. Ей хотелось немножко унизиться и покритиковать себя для разнообразия. А может быть, ей нравилось дразнить Веторио, который там внизу прижимался к ее колену.
Надеяться ему было совершенно не на что, и мне с трудом верилось, что такой легкомысленный тип, как он, сохнет по ней одной и за полгода не нашел себе ни одной девицы. Если у него нет, как говорят, честолюбия, то почему бы ему не согласиться на женщину попроще, чем маркиза Альби?
— Белла! — повернулся к нам Леонард, — а когда же мы увидим твой театр?
— Мой! — она засмеялась, — твоя челядь этого не вынесет!
Она взяла прядь волос Веторио и намотала на палец. Мне показалось даже, что она это сделала нарочно.
— Мой театр существует только для меня…
Но Леонард ее уже не слушал.
— Тори, — сказал он недовольно, — а ну-ка убирайся отсюда!
Веторио пропустил это замечание мимо ушей.
— Я сказал, вон отсюда! — уже рявкнул Леонард.
Этот крик прозвучал на всю поляну, долетел до реки и растаял, наверно, где-то возле утеса. В парке наступила полная тишина, потому что все разом смолкли, не понимая, что случилось, и что так прогневало хозяина.
На этот раз Веторио сразу поднялся и вместо того, чтобы провалиться сквозь землю, раскланялся как великий трагик после премьеры и только после этого удалился.
Следом за ним, как ужаленная, вскочила Корнелия.
— Ты куда?! — рявкнул Леонард, но она не намерена была ему отвечать.
За Корнелией ушла я. После этой сцены у меня пропало всякое желание там оставаться. За спиной моей заиграли трубы: представление начиналось.
— Ну что? Ты убедилась? — возмущенно спросила меня Корнелия, — он же озверел от ревности! И к кому? К этому клоуну в желтых штанах… нет, это невыносимо!
Мы быстро шли к замку по мощеной дорожке. Она поддерживала длинный подол, но всё равно спотыкалась. Мне хотелось ее как-то успокоить, но я не знала как.
Двор был ярко освещен факелами. Мы увидели необычную картину. На ступеньках парадного входа стоял Веторио со своей глупой улыбочкой и беседовал с седым человеком в грязном плаще. Человек был высокий и плечистый, но сутулый и, похоже, усталый до полного безразличия. Лицо его было сурово и отмечено глубокими морщинами от носа ко рту.
Я остановилась и придержала Корнелию, схватив ее за руку.
— Ты что? — удивилась она.
— Девочка моя, — сказала я взволнованно, — это же Конрад.
— Где?!
— На ступеньках…
Она схватилась руками за щеки.
— Нет, не может быть!
— Разве я могу ошибиться!
Забыв про Корнелию и вообще про всё на свете, я медленно, как сомнамбула, пошла к нему.
Конрад посмотрел на меня сверху вниз, с высоты пяти ступеней, но не двинулся с места, и на лице его не было ничего, кроме усталости. Он страшно изменился.
— Мальчик мой, — сказала я благоговейным шепотом, потому что его появление было для меня чудом, — это ты?
Тогда он прищурил глаза, словно плохо меня видел, и остался в недоумении. Он не узнал меня!
— Конрад, — сказала я громче, — это же я, Веста.
— Здравствуй, Веста, — ответил он равнодушно и снова повернулся к Веторио.
Я чуть не задохнулась от обиды! У меня даже в глазах потемнело. Я так ждала его возвращения!
А Корнелия так из темноты и не вышла, пока Конрад не скрылся в дверях. Потом подошла ко мне и дрожащим от волнения голоском спросила:
— Что случилось, Веста?
— Ничего, — я вздохнула, — просто он не желает со мной разговаривать.
— Странно…
— Это барон-старший? — весело спросил Веторио, спускаясь к нам, кажется, всё в этом мире казалось ему забавным, даже собственные похороны.
— Это Конрад, — сказала я, — о чем он с тобой беседовал?
— Ни о чем. Спросил, что тут происходит, и что за гогот стоит в парке. Я объяснил, что Леонард развлекается.
— И всё?
— Еще сказал, чтоб я не спешил о его приезде докладывать. А я ему сказал, что я, конечно, только этим и занимаюсь, когда не подслушиваю и не пишу доносы, но сейчас хромаю на обе ноги и всё равно не смогу моего господина обрадовать.
— Болтун, — фыркнула Корнелия.
Веторио ей только улыбнулся, не нагло, а скорее снисходительно, и в тот момент мне, несмотря на мою затуманенную обидой голову, показалось, что он умнее всех нас.
— Почему он не узнал меня, Тори? — спросила я вполне серьезно.
— Кого ты спрашиваешь! — возмутилась Корнелия, но он не обратил на это внимания и ответил мне тоже вполне серьезно, оказывается, он это умел.
— Потому что он ничего не помнит.
— С чего ты взял?
— Он говорил со мной так, словно я обязан его знать. А на тебя, Веста, он просто не обратил внимания, как на старую служанку. Он вел себя как человек, который помнит только одно: что пять лет назад он был тут бароном.
— Я похожа на старую служанку?
— Ну, разумеется.
Нет, он надо мной не насмехался, он искренне верил, что успокаивает меня. И, наверно, был прав. Я и не выглядела как молодая госпожа. Я и была самая настоящая старая служанка, которую не признал собственный воспитанник. Возмущаться очередной этой наглостью не имело смысла, оставалось только усмехнуться.
