Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)
Настоящее имя Полярной звезды – Киносура. В честь нимфы. Ещё её называли «scip steorra», то есть «корабельная звезда», ориентир. В некоторых старых историях (стоит отдать должное множеству своеобразных и удивительных философов семнадцатого века – в частности, Жаку Гаффарелю, и нет, я не могу объяснить, как на него вышла, за исключением того, что однажды, в недрах библиотеки, увидела круговую диаграмму неба, и звёзды там выглядели, словно размножающиеся плодовые мушки в чаше Петри, и я просто помешалась)… Так вот, в некоторых старых историях группы звёзд складываются в буквы. Небесный алфавит. Послания, что меняются по мере вращения Земли. И глядя на небо под таким углом, можно увидеть внушительную перемещающуюся поэму или, может, абзац, сперва написанный одним автором, а затем, когда Земля сдвигается, отредактированный другим. Так что я всё смотрю и смотрю, пока однажды не смогу что-нибудь прочесть.
В детстве я как-то попыталась улизнуть ночью, чтобы налюбоваться звёздами по самое не могу. Мой план включал окно спальни, водосточную трубу и подъём вместо спуска. Мама застукала меня, когда я затаскивала одеяло на черепицу, но в итоге сдалась и опекала до четырёх утра, на всякий случай притащив дыхательную аппаратуру. Завёрнутые в моё одеяло, с термосом, фонариком и книгой созвездий, мы вместе смотрели на небо. Просто сидели там в тишине, и мама иногда показывала на один из звёздных рисунков и объясняла его значение.
Так на что мне жаловаться? Ну, это как посмотреть. Мои родители – просто мечта. Они без проблем поставили мне лампу с дырявым абажуром, чтобы, когда включаешь свет, на потолок спальни проецировался весь Млечный путь.
Представьте, что можете видеть звёзды, которые больше никто не видит. Если свет погаснет везде, во всём мире, небо станет ярким и умопомрачительным полотном – вот так и выглядит эффект от моей лампы.
Я без понятия, как ориентироваться по звёздам, но однажды читала о ком-то, кто на самодельном маленьком плоту одолел весь океан от Южной Америки до Полинезии. «Кон-Тики», так назывался плот. А плыл на нём норвежский путешественник по имени Тур.
Временами я хочу, чтоб меня звали Тур. Воинственно. Но нет. Аза. В честь чего? А ничего.
Аза Рэй – даже не моё изначальное имя, его мне присвоили, когда появились проблемы с дыханием. Прежде меня звали Хейворд. (Хейворд приходился мне двоюродным дедом. Эли нарекли в честь другого двоюродного деда. Не знаю, по-моему, с моими родителями что-то не так. Не могли называть нас в честь бабушек?)
В официальных документах я по-прежнему Хейворд, о чём ни единой душе не признаюсь. Но…
Мама: В день, когда мы едва тебя не потеряли, мы вдруг поняли, что твоё имя Аза. Что надо было назвать тебя в честь полного спектра, от «Эй» до «Зед». Идеально.
Папа: Нас просто осенило. Это было так странно-духовно. И мы решили: кто посмеет нам перечить?
Однако азаименование точно способствовало развитию моих странностей. Некоторое время в начальной школе меня считали Авой, потому что кто-то из учителей ошибся, а я не стала исправлять. В конце концов меня разоблачили на родительско-учительском собрании.
Аза. Долгие годы я думала, что если уж решили сделать меня палиндромом, обзывали бы тогда Kuulilennuteetunneliluuk. Это эстонское слово, обозначает часть пистолета, через которую пролетает пуля, прежде чем тебя убить.
Если уж что-то делаешь, делай по максимуму, правильно?
Вместо этого я – алфавит. В зависимости от мировоззрения и знания истории алфавита, кто-то может решить, что там ещё есть неслышное &. Раньше амперсанд был двадцать седьмой буквой. То есть, читая алфавит, вы бы сказали: «Экс, уай, зед, энд». Так что, если считать, что моё имя – некая алфавитная петля, то между «зед» и «эй» необходимо вставить амперсанд. Аз(&)а.
Есть нечто потрясное в наличие этого & в моём имени. Сам символ происходит от латинского «et» – где две буквы сплелись вместе. В общем, в моём имени живёт невидимый инопланетянин.
Мы с Джейсоном обнаружили это пять лет назад и с тех пор одержимы моим внутренним ET.
Ну а кто бы не был? В смысле «И-Ти звонить домой»[1] и всё такое.
Видите, как я превращаю просто странное в нечто удивительное? Иногда это помогает чувствовать себя немного лучше. А в другие дни – не так чтобы очень.
Сегодня? Сегодняшний день отвратен.
В груди словно что-то трещит, а я притворяюсь, будто ничего такого, но, отчасти потому, что это может-наверное-скорее-всего-наверняка опять галлюцинации, отчасти потому, что на мне тестируют каждый новый препарат на фармацевтическом рынке, я вдруг впадаю в дикое отчаяние и прежде, чем успеваю осознать, уже сижу за кухонным столом с семьёй, вся в слезах и надрывно кашляя.
Меня засовывают в душ, где я остаюсь на табуретке в клубах пара, голая и грустная, вдыхая воду и пытаясь не думать о корабле, который видела, о раздавшихся с неба словах. Пытаясь забыть обо всём, включая шестнадцатый день рождения, родителей и свою печаль.
– Ты же знаешь, детка, ты просто особенная, – говорит мама, закрывая дверь моей комнаты. – Мы рядом. Ты не одна. И мы любим тебя.
– Даже если умру? – спрашиваю, потому что слаба. – Вы будете по-прежнему меня любить, даже если умру?
Мама замирает в проёме. Я вижу, что она пытается взять себя в руки и нормально ответить. Знаю, она хочет сказать «ты не умрёшь», но не смеет, потому что это будет абсолютная ложь.
Она сама привела меня в мир в этом дурацком неисправном теле, у которого не хватает времени и маловато стабильности. Грета цепляется пальцами за дверной косяк, но на лице её написано «всё в порядке». Она сглатывает, затем улыбается:
– Даже если умрёшь. Слышишь? Мы будем любить тебя всегда, вечно. До конца времён.
Из-за хренового самочувствия я подумываю сказать: «Не будете. Когда люди умирают, о них забывают. Вы тоже должны. Время течёт. Всё тлен».
Но не говорю.
Мама тихо уходит.
Она считает, будто я сплю и не слышу, как она целый час плачет в коридоре. Будто не слышу, как заводит машину и едет обратно в лабораторию, потому что умеет лишь это – медленно искать ответ, придумывать лекарство от того, чего никто даже не понимает.
Вот бы родителям не приходилось постоянно думать обо мне и моих проблемах. Я прямо вижу их на пляже, распивающих коктейли с зонтиками.
Мы никогда не были на пляже. Они никогда не ездили в отпуск вдвоём, потому что… я.
Так что теперь я вяло размышляю о побеге автостопом в другой город. Или можно угнать тачку и самой поехать. Я же вроде-как-бы-почти умею водить. Училась три месяца назад. Папа сидел на соседнем сидении, мама на заднем, и оба клялись, что доверяют мне, даже когда я врезалась в наши мусорные баки.
