Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)
Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь, но он по уши в книге. Я опускаю голову, собираясь вернуться к вопросам теста, но тут в окне классной комнаты, поверх террариума с игуаной, замечаю что-то в небе.
Оно мелькает всего на секунду, но кажется странно знакомым, будто я видела такое прежде – во сне или, может, на картине.
Мачта. И парус.
Даже не один – два, три. Как на парусном судне. Большие, белые, хлопающие. И из бури выплывает нос корабля.
Он…
У меня и раньше бывали галлюцинации, но подобных – никогда. Я что-то читала о миражах в небе, фата-моргана – так их называют. Кому-то однажды привиделось, что в небе над Ливерпулем целых полчаса висел Эдинбург. Но это… это корабль, от чего ему отражаться? Мы далеко от моря. В глубине материка.
Потянувшись, дёргаю за рукав мистера Гримма. Он смотрит на меня раздражённо. Я тыкаю пальцем в окно.
Он вглядывается, на мгновение замирает и продолжает пялиться. Затем снимает очки и снова устремляет взгляд в небо.
– Дерьмо, – говорит.
– Что? Вы видите его? Видите?
– Гроза, – отвечает мистер Гримм и дёргает жалюзи.
Те с лязгом опускаются на подоконник, комната вновь становится просто комнатой, и я слышу свист, протяжный и высокий. Хотя не совсем свист. Больше чем свист.
Позвольте уточнить: намного больше чем свист.
«Аза, – свистит голос, – Аза, ты там?»
Глава 2
{Аза}
«Это всё не по-настоящему, Аза Рэй Бойл, не по-настоящему», – бормочу себе под нос.
Это что-то новенькое. Что-то плохое. Что-то связанное с моим мозгом.
Мама смотрит на меня через кухонный стол, теребит свои пепельные волосы, стянутые в «хвост», и морщит лоб.
– Ты точно в порядке? На слух так не очень. Помнишь последнюю галлюцинацию? Тогда у тебя был жар.
Один её взгляд – и ты готов. Рядом с моей матерью притворяться невозможно. Она иммунолог. Целыми днями торчит в своей лаборатории, часто задерживается допоздна и возится с мышами.
Сегодня же вернулась домой относительно рано – всего половина двенадцатого. Её эксперименты в последнее время не удаются. И мама не в настроении терпеть, как она говорит, «эту байду», в данном случае – мои россказни о том, де я в норме и к врачу идти не нужно.
– Грета, – говорю, – я в порядке, как и всегда.
– Грета… – вторит она. – Ты не так должна меня называть, Аза Рэй.
– Ну тебя же не заставляют звать меня «дочерью». Тебе позволено обращаться ко мне по имени.
Ответом меня не удостаивают, отмеряют положенную дозу лекарств и суют мне в рот термометр.
– Договорились, дочь, – наконец произносит мама и улыбается, мол, сама доигралась.
В её улыбке всегда странным образом сочетаются любовь и гнев. Доминирующая эмоция – лишь вопрос накала страстей.
Итого: в сфере симуляции хорошего самочувствия мне ничего не светит.
– Тридцать восемь и девять, – объявляет мама. – Вот тебе и корабль в небе.
У меня всегда лихорадка, в той или иной степени. Я привыкла. Озноб или жар. Неважно. Мама накидывает мне на плечи одеяло. Я сбрасываю его так быстро, как могу. (Предвещающее смерть одеяло? Спасибо, не надо). Взамен натягиваю собственную толстовку с капюшоном и огромными карманами. И наличие молнии совсем не делает её похожей на мешок для трупа.
– Передохни, Аза, – говорит мама.
Я пялюсь на неё:
– Передохнуть? Серьёзно?
– Да, передохни от своих безумных заморочек. Безумства ещё никому не помогли, а вот таблетки…
Она ещё говорит, а таблетка уже у меня во рту, и клянусь, я, наверное, вылитая собака, потому как успеваю всё проглотить прежде, чем осознаю, что меня буквально накормили пилюлями. В другой руке наготове стакан воды, и бамс – я запиваю лекарство.
В этом вся Грета. Она молниеносна. Смысл сопротивляться?
К тому же таблетки вроде как помогают.
Когда мне было два, врачи сказали, что мне повезёт, если доживу до шести. В шесть – что, может, повезёт дотянуть до десяти. Когда мне исполнилось десять, изумлённый народ установил новую метку – шестнадцать.
И вот моё шестнадцатилетие стремительно приближается.
Так что теперь, на случай, когда меня придётся срочно госпитализировать, у моей семьи уже выработан целый алгоритм действий: как быстро разобраться с нежелательными для обсуждения вопросами. Вообще-то, мы их даже записываем. На всякий пожарный. Мама полагает, что это каким-то образом помогает решить мелкие проблемы и сосредоточиться на, собственно, главной фигне – смерти.
К примеру, у меня есть письменное извинение от мамы за то, что шлёпнула меня, когда мне было пять. Я тогда начала задыхаться, хрипеть и ненадолго впала в кому. Я такое прощаю. Это вообще несущественно. Но мама всё равно требует, чтоб я брала бумагу всякий раз, как мне требуется в больницу.
А у мамы есть письменное извинение от меня: за весь спектр жёсткого сарказма. Ещё одно у Эли под названием «Чрезмерная стервозность и перетягивание на себя родительского внимания тем, что вроде как смертельно больна, постоянно при смерти, но чего-то ещё ни разу не умерла» и дополнительное примечание: «Кража одежды».
И только папа придерживается направления «Вещи, которые меня никогда не интересовали. Пункты 1-36».
Последние годы – много лет – мама помимо обычной своей работы пытается реализовать ещё один проект. Она разводит мышей, супермышей, что в теории будут невосприимчивы ко всевозможным вдыхаемым с воздухом токсинам. Всё это основано на мутации дыхательных путей одной лабораторной мыши из Чикаго. План в том, чтобы у новой породы развилась мутация, благодаря которой они смогут схлопывать ноздри и понижать, по крайней мере временно, потребность в воздухе, в сочетании с неуязвимостью к разнообразным переносчикам заразы.
Мыши – лишь шаг на пути разработки лекарства. В конечном итоге это должно помочь фармацевтической компании выпустить препарат, который справится с проблемой людей, что не могут дышать обычным воздухом. Таких, как я, очевидно. Но есть и другие плюсы, во всяком случае, по мнению тех, кто готов финансировать исследования. К примеру, если вдруг взорвется бомба с нервнопаралитическим газом. Мышь должна спокойно это переносить в течение часа или около того, пока газ рассеется. Или не рассеется. Поначалу мама даже пыталась шутить насчёт военных мышей, выдумывая истории о Соне из «Алисы в Стране чудес».
Военные мыши. Отстойная шутка.
Моя мама не сторонник всего, что связано с войной. Она никогда не хотела вкладывать подобный смысл в свои исследования. Потому как наряду с защитой людей (гражданских, детей, учителей, всех, кто застрял в зоне боевых действий, попав под химическую атаку), ещё и солдаты нападающей стороны могут сделать себя потенциально неуязвимыми к ядам, что сами запускают в воздух.
