Марина Дяченко - Авантюрист
Впрочем, нет. Человек действия, Эгерт Солль первым делом велел седлать коней. И только потом пришло наработанное годами, воспитанное жизнью хладнокровие – дитя поражений, а поражений в жизни Солля было немало.
Но все же меньше, чем побед.
Ни Аген, ни кто-либо другой из вернувшегося отряда не мог внятно объяснить ему, откуда взялся таинственный маг и чего тот хотел от дочери и от зятя. Игра в комедиантов с самого начала казалась глупой и подозрительной – но время было упущено, и помочь теперь могло только терпение. Терпение и выдержка.
Занятия в Корпусе закончились. Маленькими отрядами Солль разослал своих учеников по окрестностям – искать комедиантов; отряды вязли в сугробах и тонули в весенней распутице. Добычей стал бродячий цирк с уродцами и мастер марионеток с ящиком за плечами – но комедиантов не было, хоть сколько-нибудь благополучные труппы стараются зимовать в городах и больших селениях, никому не охота таскаться в мороз по дорогам…
Солль сидел в своем доме, как паук с центре паутины, и куча денег растекалась по множеству карманов – полковник платил за умение видеть и слышать. В ответ к нему стекались тайны всего мира, он насобирал столько секретов, что мог бы, наверное, сделаться королем шантажа. Фальшивые сведения об Алане и Танталь поступали тоже – но Солль умел отличить орех от камня. И вот – Танталь позвала на помощь. Колебание был коротким и мучительным; впервые за долгий срок ему предстояло оставить Торию. Он решился и, прихватив малый отряд Агена, отправился на помощь дочерям – куда глаза глядят, ведомый одной только интуицией.
Оказалось, что он не так-то слеп. Впервые за десять лет ему стала являться во сне вышитая на шелке карта. Ниточками вились дороги, Эгерт видел себя булавкой, сидящей в ткани по самую головку, впереди, за вылинявшими лесами, горел, как кошечий глаз, едва различимый огонек. Цель.
И он спешил вперед, рассылая во все стороны разведчиков. В одном селении ему сообщили, что неделю назад мимо проезжали комедианты; раз напав на след, Эгерт Солль никогда не терял его.
Он нашел комедиантов. Он нашел головорезов; он нашел меня.
Трое из шестерки Агена были ранены, один – серьезно. Его пришлось оставить в гостинице, на попечение служанок и под личную ответственность хозяина. Местный староста, узнав, кто именно остановил кровавую драку в трактире, самолично прибежал пред ясны очи господина Солля. Он же гостеприимно распахнул перед пойманными головорезами яму, сооруженную деревенским правосудием для воров и мошенников; сопливый князь Сотт забрался слишком далеко от своих владений. Жажда мести оказалась сильнее здравого смысла, а княжеская корона грозила вот-вот соскользнуть на шею, обернувшись ошейником каторжанина.
– Будет война, – плаксиво сообщил он полковнику Соллю.
Тот поморщился, как от боли, и обернулся к старосте:
– Кнутом. На площади. За насилие и разбой.
Князь Сотт окончательно потерял мужество, мне хотелось злорадствовать, но не было сил. Жаль – даже злорадство способно поддержать в трудную минуту…
Солль не смотрел в мою сторону. Я был для него ничем – фанфарон, с помпой женившийся на юной девушке и сразу же отдавший ее на растерзание совершенно диким обстоятельствам. Не уберегший. Недостойный.
Меня раздражала его неторопливая властность. Он ведь давно понял, что оставил Торию на погибель, на беду – но не кидается в седло и не нахлестывает коня, а с гримасой отвращения на красивом лице раздает и раздает приказы, и относительно живых, и относительно мертвых, и относительно пленных…
Танталь равнодушно сидела в углу. Алана ходила за Соллем, как привязанная – я ощутил укус ревности. Помнится, раньше между отцом и дочерью не наблюдалось столь нежной любви…
Сперва я хотел скрыть от Аланы, с какими комедиантами мне довелось здесь встретиться – но умолчать не удалось, не врать же, что здесь был Бариан со товарищи и что все они смылись, как только запахло жареным…
А эти, которых я помял, действительно смылись. Кажется, за то короткое время, что я провел в каминной трубе, они успели вывести со двора повозки и рвануть куда глаза глядят, казалось бы, невозможно – но ведь успели же!
Я не стал врать Алане, утаивая от нее эту встречу. Но и о том, что тыкал бровастого предводителя лицом в камин, тоже не стал врать. На остывшую голову то мое намерение уже не казалась столь уместным – отвратительное намерение, его следовало утаить, даже если бы оно действительно осуществилось…
Зато я рассказал Алане, как этот самый предводитель напачкал от страху в штаны. Рассказал очень убедительно, смущаясь и вроде бы утаивая некоторые непристойные детали; Алана смеялась, и я видел, как мое вранье излечивает ее от шока.
«Малый обеденный зал» наскоро очистили от следов побоища. С меня смыли кровь и золу, перевязали голову чистым полотном, но стоять на своих ногах я все еще не мог. Темнело перед глазами.
– Я хочу знать все про этого мага, – проговорил Эгерт, делая ударения на каждом слове.
Мы с Аланой, не сговариваясь, посмотрели на Тан-таль.
– Эгерт, Тория не должна быть одна, – бывшая актриса глядела в сторону, – Я… пыталась передать тебе… чтобы ты охранял ее.
Солль нахмурился:
– Я отправил гонца. Начальник стражи снимет, если понадобится, пост у городских ворот – но наш дом будет охраняться, как осажденная крепость… Что я еще могу сейчас сделать?
Он говорил медленно и внятно – я понемногу понимал, почему его ребята сумели взять верх над превосходящими силами головорезов. Если он отдавал боевые приказы таким же внятным, негромким голосом – как гвозди вбивал, честное слово, попробуй вытяни обратно…
И ведь он прав. Это я, будь у меня здоровье, вскочил бы в седло и гнал что есть мочи – в святой уверенности, что без меня дело не обойдется…
– Теперь я хочу знать все о маге, – видно было, что полковнику непривычно повторять распоряжение дважды. – Танталь, пожалуйста, расскажи.
…Она утаила немного – не сказала, например, о том зимнем разговоре с господином Чонотаксом, разговоре, у которого, как она думала, не было свидетелей. И о том, что маг «прикрывал» ее во время визита к Двери – не сказала тоже. Я понимал, почему.
Полковник Солль потрясающе владел собой. Даже когда упомянуты были Луар, Амулет и Дверь Мироздания, даже когда речь зашла об испытаниях, выпавших на долю Аланы – на красивом лице Солля не дрогнул ни мускул. Равнодушная статуя.
Танталь закончила и перевела дыхание. Алана подсела поближе к отцу, взяла его за руку; да, разлука явно пошла ей на пользу. Будучи подростком, она не позволяла себе телячьих нежностей.
– Господин Рекотарс…
Да, я знал, что до этого дойдет дело.
– Господин Рекотарс, сейчас вы ранены и, возможно, не особенно рады беседе. И все же я настаиваю на ответе: как случилось, что моя дочь, а ваша жена, так легко стала добычей этого… мага?
Он говорил по-прежнему негромко. Без нажима; он и не сказал-то ничего особенного, но у меня вдруг перехватило дыхание.
«Как случилось?..»
Как случилось, что я вообще появился на свет? Как случилось, что я угодил в Судную камеру? И как случилось, что я дожил до этого дня, меня ведь много раз собирались убить?!
А мне, в общем-то, нечего терять. Алану я доставил отцу… смелое слово – «доставил», но ведь на деле так и есть – вот они оба, сидят напротив, рассеянно держа друг друга за руки – любо-дорого взглянуть…
Мне нечего терять. Я устал врать, вожжаться со своей тайной…
Я поудобнее пристроил голову и тоже начал рассказывать.
О сборщике. О Судье. О цене, которую запросил Черно за мое освобождение; о том, что я хотел жить и всерьез решил заплатить эту цену. Как я отправился на поиски Аланы – и нашел ее, отбил от комедиантов, женился на ней – ради приданого, которое, в общем-то, оказалось не таким уж дорогим…
Мне потребовалось все мое мужество.
Потому что по мере моего рассказа застывшее лицо Солля все больше оживало. И глаза из серых делались черными, при взгляде в эти глаза враги должны были либо превращаться в камень, либо бежать без оглядки, страшно подумать, что может со мной сделать обладатель таких вот глаз…
Упрямство спасло меня. Одно упрямство, я так и не отвел взгляда. Ни на мгновение. Я даже мигать перестал.
Алана отодвинулась от отца и втянула голову в плечи. Она единственная знала мою историю в подробностях и до конца, сейчас она выслушивала ее заново, невольно пересматривала прошлое глазами Эгерта и Танталь – и, вероятно, это зрелище могло напугать кого угодно.
У Танталь – я видел ее краешком глаза – было такое лицо, будто я на ее глазах обрастал чешуей.
Наконец я закончил; почерневшие глаза Солля давили мне на лицо так, как давит, вероятно, скатившаяся на дно могилы земля.
– На мою дочь обрушиваются все на свете беды, – сказал Эгерт после паузы, тянувшейся чуть не полчаса.
