Ольга Елисеева - Сокол на запястье
Решив, что прорицательница переживает плохой возраст, и ей нужен мужчина, чтоб скрасить болезненное увядание, Тиргитао подарила храму Тюхе прекрасно вышколенного раба-нубийца. Он надоел ей самой, но еще годился для общих мистерий. Каков же был гнев царицы, когда она узнала, что столь редкий кусок черного дерева пущен под нож, и, потрясая его окровавленной печенью, Гекуба предвещает Меотиде страшные времена: хаос, нашествие скифов, резню в царской семье…
Такие предсказания не остаются безнаказанными.
Спускаясь по лестнице в сад, Бреселида столкнулась с мрачной процессией главной жрицы, направлявшейся на пир. Впереди и позади Гекубы шли по три молодых послушницы с факелами в руках. Другие девушки держали над головой прорицательницы огромный зонт из траурного шелка. Была ночь, и этот предмет странно смотрелся на фоне звездного неба.
Гекуба скользила по дворцу, как тень, и встречные с испугом расступались перед ней. Бреселида тоже шагнула назад, но было поздно. Прорицательница заметила ее. Старуха остановилась и выжидательно уставилась на «амазонку». Ее глаза смотрели цепко и равнодушно, словно пили жизнь с лица молодой женщины.
Сотница заставила себя выпрямиться и выйти вперед.
— Боишься обгореть? — с издевкой спросила она, указывая на зонт.
— Это ты? — устало произнесла Гекуба. — Подойди ближе.
Помимо воли «авмазонка» повиновалась. Ее сердце сжалось в ледяной комок, когда легкая, как крыло птицы, рука старухи легла на лицо и скользнула по нему вниз.
— Ты еще не готова. — сказала прорицательница. — Когда же я дождусь?
Бреселида молчала.
— Мои пальцы слабеют. — продолжала жрица. — Но ты не идешь.
Сотница едва нашла в себе силы отступить назад и вырваться из кольца прислужниц Гекубы.
— Младшая сестра царицы всегда становится жрицей Трехликой. — вздохнула прорицательница. — Внутри царского рода должны быть чистые руки, чтоб убить царя, когда его позовет Великая Мать.
— Замолчи! — Бреселида схватила Нестора за загривок и потащила вперед.
Гекуба с усмешкой дала им дорогу.
Высокие двери трапезной были распахнуты в сад. Из них лился свет масляных ламп, слышалось пение флейт и смех пирующих. Все встречные низко кланялись Бреселиде, а когда она вышла из тени на освещенные ступеньки, в толпе придворных пробежал одобрительный шепот.
— Элак был прав, ты сегодня чудо как хороша, — шепнул Нестор.
Они поднялись наверх и под гул приветствий вступили в зал, где пиршество уже началось. На возвышении за трехногим низким столом возлежала Тиргитао в пеплосе, затканном золотыми нитями. Вокруг нее располагались знатные меотянки. Обычно женщины и мужчины ели по рознь, но на праздниках им позволялось присутствовать вместе. Мужчин было немного. Некоторые из них сопровождали на пир глав материнских родов: степняки побаивались города и считали, что даже во дворце не помешает надежная охрана. Кроме них, в зале находились богатые купцы-колонисты. Эллины вели себя раскованнее и не норовили при каждом удобном случае сползти со стульев на пол.
Царица болтала со своей новой фавориткой Аретой, девушкой, год назад убившей архонта Гекатея. Теперь она исполняла обязанности телохранительницы и в данный момент огромным ножом чистила для Тиргитао гранат. Между их ложами сидел на полу кастрат Ликомед и аккуратно слизывал рубиновый сок с пальцев то одной, то другой женщины.
Бреселида терпеть не могла этого борова. Всего полгода как его оскопили, а он уже оброс жиром, словно дельфинья самка! Слов нет: смазливый малый — белокожий, светлоглазый с мягкими льняными волосами до плеч. Но томная женственность и расслабленная грация Ликомеда внушали «амазонке» инстинктивное отвращение. Она бы еще потерпела его, если б кастрат не лез в дела, к которым не имел ни малейшего отношения!
За соседним с Тиргитао столом возлежал Делайс. Он вел оживленный разговор с Зифом, мужем одной из придворных дам. Тот ворочал большими делами в порту. Заговорщически понизив голос, мужчины обсуждали перевозки через пролив.
Царь поднял кубок, поднес его ко рту и остановился, заметив Бреселиду на пороге зала. Она плыла сквозь ряды, расступившихся танцовщиц, как маленькое черно-золотое облачко. На ней было что-то такое гладкое и шуршащее от шеи до пят и еще что-то блестящее на голове. Она вся сияла и переливалась, как вода в ночном колодце.
Делайсу стало жарко. Край его гиматия мок в вине. Такой Бреселида была в странном сне неделю назад. Конечно, река, камень, одежда, вернее без одежды…
— Добрый вечер, ваше величество. — сотница низко поклонилась сестре. — Добрый вечер, государь. — ее более короткий кивок был обращен к нему. — Я могу занять свое место?
— Мы тебя, как всегда, ждем. — царица улыбнулась, но в ее сузившихся глазах не было тепла.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь. Тебе подарили пояс Афродиты? — дружелюбно спросила фаворитка.
— Нет, — усмехнулась Бреселида, — Но я взяла на службу мальчика-пана из лесов под Доросом, и он нарядил меня по-деревенски.
— Никогда не видел такой прекрасной поселянки! — Зиф протянул Бреселиде руку, помогая ей подняться к столу.
Запоздало Делайс понял, что это мог бы сделать и он.
— Весело здесь? — спросила «амазонка». — Эй, Нестор, садись-ка у меня в ногах.
Философ вспорхнул на ее легкое плетеное ложе и нахохлился, приглядываясь к яствам.
В это время в зал вступила Гекуба. Акробаты и глотатели огня волной отхлынули к стенам, пропуская старую прорицательницу. В черно-синем гиматии, накинутом на голову, она напоминала соломенную куклу-Зиму, которую крестьяне укутывают в просмоленные тряпки, прежде чем сжечь на полях.
— Веселитесь? — прокаркала жрица. — Не долго еще вам гневить богов! На всякий день разврата придет и день суда!
Тяжелой поступью Гекуба двинулась к царскому столу и без надлежащего приветствия заняла свое место за два ложа справа от Тиргитао. Хозяйка пира хранила глубокое молчание. В зал втащили серебряные чаны с медом и стали разносить гостям ореховых сонь, до которых старуха была большой охотницей.
Нестор в отчаянии проводил глазами новое кушанье, он еще не успел справиться с форелью, а время шло к сладкому.
— Угощайся, Гекуба. Твое любимое лакомство. — лилейным голосом пропела Тиргитао. — Специально везли из Колхиды.
Прорицательница не удостоила царицу взглядом, зато с интересом уставилась на скифос, в который ей выложили угощение. Пожевав немного, она нахохлилась, как ворона на ветке, и презрительно щелкнула языком.
— Жесткие. И псиной пахнут! Даром что заморские! Видно высохли дорогой.
