Александр Зорич - Люби и властвуй
Эгин не видел, как лезли они, движимые не столько силою своих мощных мышц и отвратительно цепких паучьих лап, сколько магией пар-арценца Опоры Безгласых Тварей.
Эгин не видел, как они составляли гроздья и пирамиды ― чисто бродячие муравьи южных лесов ― и порою срывались вниз под ударами алебард на длинных древках, под градом стрел и дротиков ― Но потери у псов были не так уж велики. Падения с десятилоктевой высоты не причиняли им особого вреда, а, напротив, только будили ярость и ожесточение.
С точки зрения Эгина, все выглядело так, будто псы по-прежнему толпятся где-то под стенами Хоц-Дзанга, а смеги спокойно расстреливают их с высоты своего положения. И поэтому, когда один из лучников, на спину которого как раз таращился в тягостном оцепенении Эгин, с воплем упал навзничь под тяжестью вцепившегося ему в горло пса, рах-саванн едва не завопил вслед за ним.
Эгин посмотрел на Вербелину так, словно это она лично сейчас обратилась сотнями псов, грозящих перегрызть глотки всем защитникам Хоц-Дзанга. Вербелина улыбалась краешком рта с совершенно отсутствующим видом. Это привело Эгина в ярость.
– Что, госпожа Вербелина исс Аран, рады успехам своих питомцев?! Хорошие собачки?!
Вербелина даже не посмотрела на него.
– Этих животных задумала и создала не я. Я только служила некоторым их прихотям, следила за ростом и кормежкой, записывала всякие глупости об их поведении для пар-арценца Опоры Безгласых Тварей. Они ― его питомцы, не мои.
Эгин немного помолчал, чувствуя себя очень и очень неловко.
– Ну а какого же Шилола улыбаться? ― спросил он, сам, в свою очередь, примирительно щерясь. Вербелина исс Аран повела плечом.
– Я просто радуюсь тому, что скоро эти твари погибнут все до единой.
– Все до единой? ― Эгин недоверчиво покосился на ужасающий кровавый бардак, который чинили несколько десятков псов на боевых площадках стен внешнего обвода.
– В общем-то, да, ― сказала Вербелина. ― Главное поймать подходящий момент.
Лагха Коалара, гнорр Свода Равновесия, походил сейчас больше на бродячего харренского лучника, чем на второго человека (а в определенном смысле ― и первого) княжества Варан. На Лагхе было надето древнее грубое рубище. Оно было изукрашено тем же мотивом, которым был расшит халат бывшего Знахаря. Многократно повторенная косматая звезда с перекошенным от бешенства ликом. За спиной гнорра в кожаном чехле висел огромный лук, возвышающийся над его головой на добрых три локтя. По бедру хлопал колчан со стрелами, снабженными карнавальными разноцветными шелковыми веревочками вместо традиционного оперения. В пальцах левой руки Лагха, играючи, покручивал двойную флейту. Правая рука гнорра была свободна, но тщась чем-то развлечь и ее, Лагха все время смахивал со лба длинные вьющиеся волосы. Лагха был молод и прекрасен. Сам себе и небеса, и звезды.
За спиной Лагхи, выдерживая почтительное отдаление, шли пар-арценц Опоры Безгласых Тварей и пар-арценц Опоры Единства. Первый сейчас заправлял воинством животных-девять и от неимоверной концентрации внимания на событиях удаленных поминутно спотыкался. Пар-арценц Опоры Единства полностью концентрировал внимание на гнорре, чтоб тот не выкинул какого-нибудь антигосударственного коленца в духе Дотанагелы. Гнорр, разумеется, знал об этом и только посмеивался. Если бы он чего хотел сделать ― уже бы давно сделал.
Ну а за гнорром и пар-арценцами волочилась публика помельче ― аррумы, рах ― и эрм-саванны понемногу от каждой значительной Опоры, а за ними ― морская пехота из «Голубого Лосося». Эти были здесь так, вроде как на прогулке, в основном для уборки тел и расчистки завалов. Впрочем, случись что ― и гнорр не задумываясь послал бы их умирать первыми.
Лагха шел и думал о том, что через три сотни шагов дорога круто повернет влево и во-он за теми соснами они увидят Хоц-Дзанг во всем его безумном великолепии, как о том и повествуют царственные каракули Шета оке Лагина. И еще он думал о том, что стрел в его колчане совсем мало и что если ему не повезет ― а ему вполне может не повезти, потому что в Хоц-Дзанге До-танагела вкупе со Знахарем все-таки равны ему, ― то обратно в Варан не вернется ни один человек из его отряда.
В этот момент пар-арценц Опоры Безгласых Тварей нелепо споткнулся и упал.
– Они теряют мой голос, ― удрученно сообщил он, не торопясь подыматься на ноги.
– Приведите себя в порядок и догоняйте, ― бросил Лагха через плечо, убыстряя шаги.
Да, псы прорвались по всему внешнему кругу обороны. И в то время как одни раздирали в клочья смегов и очень неохотно принимали в свою очередь гибель от их мечей, другие занялись внутренними лепестками. Теперь ором озверевших по-своему смегов и израненных, пьяных от крови и человечины, дорвавшихся до исполнения своего единственного предназначения псов было заполнено все.
– По-моему, самый подходящий момент, ― сказал Эгин Вербелине.
Он не понимал, чего она ждет и что собирается делать, когда этого «чего-то» дождется, но он прикинул, что самое большее через четверть часа псы доберутся и до них. И тогда уж точно момент будет самый что ни на есть неподходящий.
Вербелина внимательно обвела взором все вокруг себя. Сосредоточенно кивнула. Потом повернулась к Дотанагеле, Знахарю и прочим и сообщила:
– Милостивые гиазиры! Сейчас я буду вести себя несколько странно, но прошу мне ни в чем не мешать.
Впрочем, и Знахарь, и Дотанагела уже давно сидели в причудливых позах друг напротив друга, прикрыв глаза и символизируя собой Неведение-Безмолвие-Недеяние, а остальные вовсю таращились на избиение смегов. Оглянулся только Иланаф, одобрительно кивнул и вновь вернулся к созерцанию ужасов войны. Тогда Вербелина наклонилась, поцеловала Дотанагелу в плотно сжатые губы и, отшатнувшись, словно от раскаленной сковородки, выпрямилась в полный рост.
– Эгин, на моем десятом проходе можно будет начинать. Они даже ничего не почувствуют.
– Что? ― Эгин не понял ровным счетом ничего.
– Ты все поймешь, ― Вербелина запечатала его уста поцелуем.
Вербелина сбросила с себя всю одежду одним выскальзывающим движением ― словно змея, вывернувшаяся из старой кожи во имя блеска новой, ослепительно прекрасной. Эгин еще раз невольно поразился, как исхудала бедняжка в призрачных объятиях Киндина.
Вербелина поднялась на загнутый край стены-лепестка и, совершенно не боясь высоты, вытянулась в полный рост, раскинув руки. Потом она запрокинула голову в небеса и испустила очень тихий и жалобный вой с едва заметными грудными переливами.
