Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
— Они боялись, что ты предскажешь им смерть. Да и я знаю, что пауки не ходят у быков в слугах, их работа — поля и леса, ремесла, особенно создание тканей и гобеленов, — Химари, наконец, отозвалась.
— Они боялись не только этого, — и Ева пальцами зачесала назад волосы, обнажив все восемь черных бездонных глаз, серпом уходящих к макушке. — Еще были хелицеры, но их спилили.
— Отчего ты прячешь глаза? — Кошка оживилась, подхватила жесткие черные пряди паучьих волос, вытащила из наручей пару игл.
— Это пугало быков и они, м-м-м, попросили меня их спрятать, — Ева закрыла глаза, увидев, как Химари начинает заплетать челку в косу ото лба.
- Но зато служение им спасло тебя от призыва в ряды ангелов, - примиряюще прошептала кошка.
- Не совсем, - Ева закусила губу, воспоминания об этом были ей неприятны. Но ведь кошке можно было доверить все, что угодно. – Я изначально им не подходила – здоровье слабое. Мама несколько лет подряд приводила меня, ожидая, что я подойду, и меня заберут. И раз за разом ей отказывали. Я была ее надеждой на кристальную смерть, а так подвела…
- О, кто же додумался дарить родителям право умереть в водах Самсавеила и покоиться в песочных часах в ногах Люциферы в уплату жизней их драгоценных деток? – со смешком отозвалась Химари.
Но Еве показалось, что смех ее – очень грустный и даже болезненно саркастичный. И паучиха пожала плечами.
- Меня Мерур забрал из-за дара. Мама была счастлива – ей полагалась достойная старость и кристальная смерть. Вот только я все равно ее подвела. Я ведь не хотела. Правда, не хотела.
- М?
- Это я предсказала Меруру смерть. Только я. Значит, ее лишат всего этого. Значит, все зря. И я – тоже зря! – Ева с силой стиснула кулаки, царапнув ногтями ладони. Громко шмыгнула носом и запрокинула голову, чтобы слезы не потекли по щекам.
- Ты же не виновата, что он должен был умереть, верно? Ты просто увидела это, и все, - Химари смахнула Евины слезы и вытерла нос платком.
- Как бы сказать… - Ева пошевелила носом и скосила глаза, пряча взгляд от кошки. – Все, что я вижу в паутине – оно как бы уже есть. Но где-то не здесь, а вообще есть. Я не знаю, где. Это как поле. Голая земля и тысячи свечей, - она пыталась жестикулировать, руками охватывая все то множество, что хотела описать. – Они не горят. А я иду с фонарем. Я просто иду, смотря по сторонам и, сама того не желая, зажигаю все свечи рядом с собой. Я… я, - Ева запнулась и принялась кусать губы.
- Твоя паутина и есть – тот фонарь? – кошка тихо мурчала на ухо.
- Да, - Ева кивнула. – Но свечи тухнут, когда я ухожу. Но как бы не до конца – они тлеют. Они словно помнят, что когда-то горели. И… и…
- Давай помогу, - Химари погладила ее по руке и, вздохнув, начала. – Поле – что-то вроде судьбы кого-то, кого ты видишь в паутине, верно? – Ева кивнула. – Свечи – события, которые могут произойти или не произойти, верно? – Ева снова кивнула. – Ты зажигаешь чужие свечи просто оттого, что видишь их. А потом сам человек проходит по этому полю своей жизни. И те свечи, что ты зажигала, они скорее всего и загорятся, потому что, как ты сказала, они помнят, что горели. Так?
- Так. Если бы я не посмотрела, Мерур, может, мог бы выжить. Он ведь не такой уж плохой. Он ведь…
- Ева, ну что за глупости ты говоришь? Он ведь попросил бы тебя посмотреть. И ты бы точно так же предрекла ему смерть. Ну разве нет, м?
- Наверное, - тихо-тихо прошептала Ева и пожала плечами. Ей так хотелось прекратить этот разговор, прервать немедленно. И спрятаться, закрыться от липкого ощущения неизбежности собственной смерти. Мерур ее больше не тревожил, Химари оправдала страшное предсказание так равнодушно, что провидица поверила и смогла отпустить вину.
- И это вполне логично, что окружающие тебя боялись – ты не ошибаешься.
- А ты тоже была такой? Тебя тоже боялись и презирали с самого детства? — так хотелось заглянуть кошке в глаза, но паучонок сдержалась.
— Нет. Я была младшей дочерью императора. Все носились с моей сестрой, а я была лишь ее тенью. Нелюбимой бестолковой тенью.
— Ты сбежала, правда?
Химари рассмеялась.
— Да. Я сбежала в храм Самсавеила, где стала сперва конэко, затем куно, а потом шисаи. Научилась защищать только собственную жизнь и секреты Самсавеила; и отнимать чужую жизнь, воровать чужие секреты. Это мне нравилось больше перспективы умереть за сестру в ближайшей войне.
— Что стало с твоей сестрой?
— Я заставила ее играть меня, и она справилась с этим, отдав за меня все свои жизни, — хищная, чудовищно довольная улыбка исказила мраморное лицо Химари.
Ева поежилась, чувствуя, как спина покрывается гусиной кожей. Лучше не задавать таких вопросов, если не хочешь знать ответы.
— Как давно ты стала шисаи? — спросила Ева, нахмурив брови. Что-то все равно не складывалось, кошки правили очень давно, об этих временах уже никто и не вспомнит.
Химари замолчала, и, приоткрыв глаза, Ева увидела, что она поджала губы, затаив дыхание.
— Почти пятьсот лет назад.
— Ты не выглядишь пятивековой старухой, — поморщившись, хмыкнула Ева. Она бы подозрительно посмотрела Химари в глаза, но та крепко держала ее за волосы.
— Я умирала восемь раз. И в каждой из этих жизней мне удавалось прожить достаточно, — Химари силой повернула голову Евы поровнее и снова принялась заплетать косу.
— Все кошки так живут? По девять жизней?
— Все. Не дергайся, — Химари больно потянула прядь у виска, вплетая ее в колосок.
— Каково это — умирать? — уставившись на собственные руки, тихо-тихо прошептала Ева. Ответа она не ждала.
Кошка остановилась, глубоко вздохнула, словно прощупывая каждое слово, каждое сравнение.
— Это как будто проваливаешься в черный шелк. И хочется погрузиться в него, раствориться в нем, утонуть в нем, стать им. Чувствуешь себя каплей в море вселенной, но от этого так радостно. А потом тебя вышвыривает, выплевывает обратно. Если умираешь от старости, то пару лет ходишь еще дряхлее и немощнее, чем до смерти, а потом тело становится молодым и здоровым. Если отсекло голову или еще что, то, быть может, кто-то заботливый отнесет твое тело в лиловые священные воды, там голова отрастет. Что угодно отрастет, хоть мешок с внутренностями в воду брось.
— Страшно умирать?
— Только первые пару раз, — Химари закончила тугую косу, обвязав ее на конце лентой с бутылька.
Ева замолчала, задумавшись - а смогла бы она прожить пятьсот лет. Ведь это наверняка жутко тяжело.
— А моя последняя смерть все не приходит ко мне. Дразнит, терзает, но не забирает с собой.
— Как можно желать собственной смерти?
— Когда больше нечего и некого терять, остается ждать только ее.
